Элена Томсетт - Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

Когда меня, наконец, отмыли от полуторагодовалой корки грязи и, нарядив в белую полотняную блузку, отделанную рюшами на воротнике, и темную длинную юбку, привели показать баронессе, она долго смотрела на меня с непонятным выражением на изборожденном морщинами лице, а потом медленно сказала:

– Я даже и думать не могла, что ты окажешься такой хорошенькой, детка. Словно рождественская картинка. И даже, – со странным выражением, появившимся на ее лице, добавила она дрогнувшим голосом, – ты чем-то на секунду напомнила мне мою сестричку, упокой господи ее душу!

Заметив, что я покачнулась от слабости, она тут же торопливо сказала:

– Я думаю, что сейчас прежде всего необходимо привести тебя в порядок. Ешь, пей, гуляй на свежем воздухе. Работать ты начнешь потом, когда немного оправишься. В настоящий момент толку от тебя мало.

Я подняла голову и посмотрела прямо в ее серо-голубые, искрящиеся энергией, глаза.

– А вы не боитесь, что я убегу от вас? – со свойственной мне прямолинейностью, не раз служившей мне плохую службу, спросила я, не подумав.

На лице старой баронессы заиграла улыбка.

– Ты забываешь, детка, что мой сын – почти военный комендант города, – с иронией в голосе сказала она. – Если ты убежишь, он поймает тебя и вернет назад. Но я бы предпочла, чтобы такого не случилось. Ты мне нравишься, и я хотела бы, чтобы ты осталась со мной по доброй воле. Я вовсе не плохой человек, знаешь ли, – подмигнув мне, заявила она с апломбом. – И при всей своей неприступности, мой сын – тоже. Хочешь верь, хочешь не верь, у нас даже в родне были русские. Моя сестра накануне вашей революции вышла замуж за русского офицера.

– Тогда я не удивляюсь, почему вы говорите о ней в прошедшем времени, – устало сказала я.

– Твой немецкий просто великолепен! – несколько непоследовательно заметила старая баронесса, не сводя с меня внимательных глаз. – Никакого намека на акцент. Откуда это, дитя мое?

– У меня была хорошая гувернантка, – невольно усмехнувшись, ответила я, вспомнив свое детство, проведенное в детдоме для врагов народа.

– Кстати! – встрепенулась баронесса. – Я как-то забыла спросить, как тебя зовут.

Я на секунду заколебалась, потом осторожность, в течение последних пятнадцати лет вбиваемая в мою беспутную голову бабкой, взяла свое.

– Зовите меня Лизой, госпожа баронесса, – уклончиво сказала я, видя, что женщина с пониманием и насмешкой, просквозившей в ее глазах, смотрит на меня.

– Ну что ж, Лиза, так Лиза, – покладисто согласилась баронесса. – Мне всегда нравилось это имя. – Ступай отдыхать, малышка, а то тебя просто качает.

Старая баронесса оказалась очень милой и доброй женщиной. Первые недели моего пребывания в доме барона фон Ротенбурга она не обременяла меня работой. Я ела на кухне, вместе с остальной прислугой, ела восхитительный белый хлеб с маслом и даже с вареньем, ароматные супы, напоминавшие мне ранние дни моего счастливого детства, много гуляла, помогала кухарке Минни ходить за покупками на рынок, и даже заслужила ее одобрение, показав ей рецепт бабкиного соуса к рыбным блюдам.

Барон фон Ротенбург нечасто появлялся в доме, проводя все свое время на службе в комендатуре. В редкие выходные он сидел в библиотеке и, заложив на спинку низкого кожаного дивана свои длинные ноги, потягивая коньяк из пузатого хрустального бокала, читал «Галльские войны» Цезаря. Читал на латыни, как заметила я на следующий день, ставя забытую им на диване книгу назад, на ее место на полке. На следующий день книга снова была на диване.

Прибираясь в библиотеке, я снимала с полок и листала книги. Среди них было много книг на немецком, французском, итальянском, английском языках. Кто-то в этой семье определенно был полиглотом, как мой отец. На многих из книг стояла монограмма, означавшая принадлежность к личной библиотеке рода фон Ротенбургов. Точно такого же типа монограммы я видела в детстве на книгах в библиотеке моего отца. Книги на французском языке были в основном классикой: Монтень, Вольер, Дидро, Монтескье, Лафонтен, Ронсар, Гюго, Золя, Дюма, Жорж Санд; но большую часть из них составляли любовные романы конца прошлого и начала ХХ века. Скорее всего, они принадлежали баронессе. Барон фон Ротенбург не выглядел человеком, который будет читать любовные романы. Из французов он, пожалуй, мог знать Вольтера и Гюго, не более. Из всех книг на итальянском я знала только «Декамерон» Боккаччо и «Божественную Комедию» Данте. В дальнем конце зала я обнаружила несколько полок, забитых английской классикой. К моему величайшему сожалению, моя любимая «Сага о Форсайтах» находилась на самой верхней полке, прямо под потолком, и достать ее без стремянки было просто невозможно. Решив запомнить ее местоположение и вернуться за книгой позже, я продолжала исследовать недра бездонной библиотеки барона, до тех пор, пока не услышала голоса, принадлежавшие барону и его матери. Продолжая беседовать, оба зашли в библиотеку, не замечая меня. Я отступила в тень полок, не зная, что делать.

Барон фон Ротенбург и старая баронесса расположились в креслах в центральной части библиотеки. Никто из них даже не повернул головы в мою сторону. Постояв немного возле полок, и окончательно убедившись, что они не могут меня видеть, я решила переждать, пока они уйдут. Если бы баронесса была одна, я бы вышла немедленно. Но с ней в зале библиотеки находился ее сын, помощник военного коменданта города, немецкий офицер, и я решила не рисковать.

Прислушавшись к их разговору, я поняла, что речь шла о нашем бараке смертников.

Барон фон Ротенбург с возмущением рассказывал матери, что военный комендант Города отдал распоряжение пострелять всех его обитателей, которых не успел вывезти барон.

– Но, Гюнтер, они же все равно ни на что не годились! – возразила старая баронесса.

– Они люди! – жестко отрубил барон фон Ротенбург. – Многие из них могли бы оправиться, как, например, эта русская девочка, которую вы взяли в дом, и быть полезны Рейху. Я не удивлюсь, если подобные глупые и жестокие акции вызовут новый подъем партизанских волнений в городе.

«Может быть, он и не такой противный? – внезапно подумала я. – По крайней мере, он не садист, хотя произведение барона де Сада в его французской библиотеке имеется….»

– Партизаны! – в голосе старой баронессы прозвучал ужас. – Господи, что же такое творится в этой стране?!

Барон фон Ротенбург усмехнулся и заметил:

– Мама, мне кажется, что твой русский кузен, муж твоей сестры Каролины, учил тебя немного русской истории? Партизаны – это русская национальная традиция. Я говорил об этом в Ставке, когда речь зашла о походе на Россию, но ни отец, ни Гитлер даже не хотели меня слушать.