Андрей Буровский - Самая короткая ночь. Эссе, статьи, рассказы

Наталья сбежала в Большую Речку в 1992 году, когда ее муж обнищал. Уехала на лето, и быстренько нашла тут другого мужа, с домом и огородом. В отличие от мужа-неудачника, этот вроде мог и прокормить. Он и мог… Когда осенью первый муж из города приехал за Натальей, он привез с собой толстую пачку денег… Но посмотрел на происходящее, и уехал обратно один. Он и сейчас живет в Красноярске с другой женой и двумя детьми от нее. У него свой строительный бизнес, и с тех пор он только разрастается. Дети его и Натальи живут с матерью, но часто ездят к отцу. Чем старше, тем больше времени они проводят с отцом, и именно он решает их вопросы «учиться» и «иметь перспективу».

А Наталья так и живет в Большой Речке с новым мужем, вскапывает огород и ходит в лес за грибами. И развела стадо коз. Она продает козье молоко – говорят, оно очень полезное. Насчет пользы не знаю, но что вкусное – это точно. Наталья молока не разбавляет, – говорит, что ей Бог не велит. И вечером брать деньги почему-то тоже не велит. Где в Библии сказано, что вечером нельзя брать деньги, я не нашел.

– Тогда я зайду к вам завтра днем. Мне тоже бог Один не велит не платить за молоко. Если не заплачу, он меня в Валгаллу не пустит.

Я произношу это невероятно серьезно, и Наташа тоже очень серьезно замирает, внимательно смотрит. Кто меня знает? Может, и правда именно Один не велит?

Сейчас еще хорошо… Муж Наташи, Аркадий, водит туристов на сплав, и они по осени закупают центнер-два муки и круп. Огород, козы, сбор грибов…

А первые два года у Наташи были проблемы с зимней обувью. Отец детям обувь купил, но они были еще маленькие,

Наташа в их ботинки и валенки влезть не могла. А у нового мужа обувь была на три размера больше, чем у Наташи, а денег на новую не было. Наташа тогда очень увлекалась космическими энергиями и подпитывалась энергией от земли путем хождения босиком.

Православие пришло чуть позже, когда обувь уже купили, ссыпали в лари запасы крупы, и Наташа начала воевать с мышами, облюбовавшими ее запасы…

Дети вырастают, и все реже они в Большой Речке… Недавно с отцом ездили в Петербург и в Скандинавию. Учиться они будут то ли в Красноярске, то ли в Москве. Наташа родила еще одну дочку. Этот ребенок не имеет никаких перспектив, кроме огорода и коз; разве что Наташа умолит первого мужа и ему поспособствовать… Заодно с его кровными детьми.

В общем, нелепая судьба. И что характерно, от начала до конца построенная собственными руками.

На столбе возле лесопилки сидит молодой коршун и орет. Просто поразительно, какие сильные звуки издает такое маленькое существо! Как заорет – слышно километра на два. Рабочие сидят у балка, ждут, когда подвезут новые пилы. Три здоровенных мужика, трезвые и недовольные: нет работы, нет и заработка. Что приятно, даже не пытаются обидеть коршуна, хотя орет он просто устрашающе.

– Во выделывается, паршивец…, – произносит один.

– Дает…

– А мать вон летает.., – и третий показывает мне маму коршуна. Чтобы ее не заметить, надо страдать изъянами зрения: размах крыльев у нее метра полтора. Мама летит, сует пойманного мыша в клюв коршуну, и улетает дальше. Вон она, чертит кругами над полем, охотится на мышей и лягушек. А молодой здоровенный коршун так нахально сидит и скоро опять начинает надсадно орать.

Лесопилка не работает, я не могу показать Поле и Уле, как пилят бревна, превращают их в доски разной толщины. Но коршуна очень даже могу. И склоны гор за речками могу: ведь деревня Большая Речка стоит в междуречье. Оя с одной стороны, Большая с другой подмывают крутейшие склоны.

Недавно на склонах на другом берегу Большой видели медведя. Девчонки из деревни, лет по 13—14, собирали грибы, и спускались с горы в темпе марша, на собственных попках. Хотя зверь был совершенно не агрессивен, даже не зарычал, и вообще сразу ушел. Этот склон тоже могу показать. И другой склон, за Оей, на который сбежали козы Натальи. Плевать им на зверей и людей, они лихо прыгают по таким кручам, что становится жутко. Сияющий день, орущий коршун и козы, запах свежераспиленных пихт, шум реки, мерцающее ярко-синее небо. Вокруг меня прыгают дочери, а за речкой по склонам – козы.

Поля не ест супов. Разве что суп-пюре в бабушкином исполнении, и только. Но перечисляет:

– Не ем супов грибных, рассольника, борща, горохового, перлового, и вообще никакого. Хотя могу съесть супа с фрикадельками.

И грибов она не ест. И соусов. И вообще не особо дозовешься к столу.

Грешен, всякий раз бросаюсь окормлять свое сокровище: стараюсь дать то, что сокровищу хочется. А у Волковых к этому относятся проще. Кормить детей ― святое, и вид у детей не только физически сытый, но и залюбленный такой, довольный. Но никому в голову не приходит выяснять, что дети едят, а чего они не едят. И что они вообще больше другого любят. Еда подана, и все. Еды всегда много, и она вкусная. А если ребенок не хочет есть, никого это особо не волнует… потому что смотри выше: еда есть, ее много, она вкусная.

– Сонька тоже капризничала… Лука она не ест! Мама ей из котлет лук выковыривала, и что-то еще… Мама уехала, Сонька еще неделю лука не ела… А с тех пор ест, и все!

Киваю, потому что хорошо помню, как начал есть сало. После бесконечно долгого дня, начавшегося в шесть утра, к десяти вечера экспедиция села в поезд. Завтра ― Красноярск, а пока есть хлеб и сало. Весь день ели всухомятку, торопливо, на ходу. Голодные были страшно, и я тоже. В этом поезде, в плацкартном купе, на второй полке, я и начал есть сало.

У Волковых Поля упорно не ела супов и грибов… Но всегда было что-то другое. Интересно, сколько продержалась бы Полина, не будь там этого «другого» в больших количествах?

Этого игрушечного леопёрдика Поля и Уля забыли в Большой Речке давно, три года назад: когда были там с мамой. Оказывается, он теперь в Ермаковском – там после смерти мамы старшего Волкова, живет Галина Григорьева с Мишкой и Соней. Давно собирались ехать на Салбыкский курган, арендовать машину… Спасибо Алеше, состоялось. Заезжаем, естественно, в Ермаковское. Времени мало, поезд уходит в пять вечера, машина опоздала, все бегом-бегом. Буквально влетаем в дом, будим бедную (хоть и привычную) Галину Григорьевну, берем леопёрдика, обмениваемся буквально несколькими словами…

А дом-то стоит на яру. Под яром – пойма Ои, и сама Оя – бурная, полноводная, коричневая от прошедших в горах дождей. Все это – на фоне предгорий. Один из самых красивых видов, какие я наблюдал в Сибири, а этим многое сказано. Жаль, что вижу я его буквально считанные минуты.

А леопёрдик и не очень нужен. Дети рады, что вернули его, но играть им уже стало поздно.