Юрий Мудренко - Василёк. Печальная и поучительная история о любви и ненависти

– Ну, это поистине императорская щедрость, – Власов непроизвольно осклабился, забыв о неприятной беседе, и если бы сам Самолепов не спросил его о Васильке, то разговор, по всей видимости, на этом бы и закончился.

– Надеюсь, виновник возникших затруднений наказан? – прямо спросил чиновник.

– Ещё как наказан! – отрапортовал Власов. – Ещё как! Во-первых, он уволен, а во-вторых, предупреждён о том, что возмещать причинённый ущерб придётся именно ему.

– Это правильно, – согласился Самолепов. – Надо учить подобных разгильдяев, чтобы другим неповадно было. А то ведь сколько неприятностей из-за таких вот работников. Построже с ними надо, построже!

Они ещё поговорили пару минут о пустяках, а потом Самолепов, сославшись на неотложные дела, попрощался и первым повесил трубку. Неотложным делом оказался разговор со своим секретарём, женщиной Ириной, тридцати пяти лет от роду, хотя, надо отметить, что выглядела она моложе.

– Уволен твой домогатель, Ирочка, – как бы между прочим сказал Самолепов. – И я очень надеюсь, что ни ты, ни я его больше не увидим, во всяком случае, в этой жизни.

– Спасибо, Дмитрий Валентинович, – поблагодарила чиновника женщина. – Я у Вас в долгу.

– Я это учту, – Дмитрий Валентинович игриво заулыбался в предвкушении сладкого вечерочка и взглянул на часы, чтобы отметить про себя время, оставшееся до часа «Ч», когда он вместе с Ирочкой выйдет из кабинета, а потом они вместе погрузятся в его новенький «Mersedes», и шикарная чёрная машина с синим проблесковым маячком домчит своих пассажиров до квартирки в элитном доме, приобретённой Дмитрием Валентиновичем для подобных утех.

– Чтобы не было чужих глаз и лишних разговоров, – не уставал повторять Самолепов.

Купленная за очередной «откат» квартира представляла собой хоромы в триста пятьдесят квадратных метров и обошлась хозяину в «пару миллионов долларов», как он любил выражаться. Её достоинством были три богатые спальни и три ультрамодные ванные комнаты.

– Бог любит троицу, – поговаривал без устали Самолепов, лапая Ирочку за все места, когда они оставались наедине.

Та не сопротивлялась, напротив, секретарша, как опытная обольстительница, угадывала любое желание своего господина и повелителя, а потому не переставала его удивлять своей глубокой проницательностью и умением доставлять удовольствие.

– Мой пупсик, – томно вздыхала она. – Какой ты сегодня красивый! А какой неутомимый, как необъезженный мустанг.

И Дмитрий Валентинович верил, как ребёнок, в эти её слова, считая себя непревзойдённым и опытным партнёром. Только вот в толк никак не мог взять, что это была лишь лесть, самая обыкновенная банальная езда по ушам с одной единственной целью – быть незаменимой и всегда желанной. Самолепов хотел этих слов, горячих признаний, жарких пламенных эпитетов, и получал их сполна, принимая всё адресованное ему за чистую монету. Именно поэтому Ирочке удавалось крутить этим стареющим олухом так, как она того желала. Ему даже стало казаться, что ей уже никого больше не надо, что он у неё один, и что она мечтает только об одном: не делить его ни с кем, даже с законной супругой. Самолепов стал мучиться этой мыслью, и хотя эта мука была сладкой, но всё-таки это была мука, самая настоящая, заставлявшая кипеть кровь и учащённо биться сердце, чтобы разогнать эту кипящую кровь по жилам. Развестись с женой он не мог по целому ряду причин, а потому разрывался между любовью и ненавистью, страстью и привычкой, новыми острыми ощущениями и обязательной повинностью, искренне не понимая, что всё это всего-навсего игра собственного воображения и последствия излишнего самовнушения. И если бы он хоть на минуту взглянул на тупиковую ситуацию со стороны, то сразу бы разобрался в ней без посторонней помощи. Но он не мог этого сделать, потому что был во власти дутых надуманных чувств, приход которых был неудивителен в пору седины в бороду. Однако Самолепов не хотел признавать подобного неумолимого факта, относясь к категории редких упрямцев, всегда считавших себя восемнадцатилетними пацанами. Как сказала бы его давно почившая тёща, которую он по-настоящему уважал и даже немного побаивался при жизни:

– Каждый по-своему сходит с ума! Вот и ты, Димочка, вот и ты.

– А что я? – удивлённо спрашивал Самолепов. – Я, как все.

– В том-то и дело, что тебе нельзя, как все, – поучала тёща своего немолодого зятя. – Положение обязывает и не позволяет тебе опускаться до уровня толпы. А ты всё забываешь, кто ты есть на самом деле. Ты же на виду, а ведёшь себя порой, как безмозглый баран.

Если бы кто-либо другой адресовал ему такие слова, то последствия для оппонента, безусловно, оказались бы самыми плачевными. Но тёща была исключением из этого жёсткого правила, а всё потому, что именно ей принадлежала заслуга в продвижении по службе своего безродного зятя. Он этого никогда не забывал, и до самой её смерти называл мамой и обращался исключительно на «Вы». Быть может, и сейчас, в тяжёлый период безнадёжной влюблённости она смогла бы найти лекарство против этого недуга и вылечить зятя, открыв ему глаза на хитрую стерву, именуемую Ирочкой.

Дмитрий Валентинович и раньше увлекался барышнями, особенно теми, которые были помладше его, но каждый раз романтические приключения заканчивались без особых потерь. Самолепов совсем не мучился, снедаемый пламенными чувствами. Это больше походило на спорт, коллекционирование, своеобразную филателию, где вместо марок выступали конкретные женщины. И все они теряли свою значимость и стоимость, как те самые марки после погашения. Одна, максимум две встречи в уютном гнёздышке, и дамы слышали холодное «до свидания», режущее больнее дамасской стали.

С Ирочкой же получилось как раз наоборот, а всё потому, что искусством укрощения мужчин она владела в совершенстве и пользовалась этим умением на сто процентов. Она не была красавицей, но свои достоинства умела держать на виду и кокетливо их подчёркивать, придавая всему своему поведению пикантный изыск и шарм.

Клюнул на это её искусство и Самолепов, который, сам того не ожидая, попался в липкие прочные сети, умело расставленные опытной охотницей.

На самом деле, ничего удивительного в произошедшем не было, да и не могло быть, потому как после ухода незабвенной тёщи в мир иной, у великовозрастного, а вместе с тем, высокопоставленного проходимца не стало тормозов. Жена в счёт не шла. Женился он на супруге, когда был совсем молодым, вляпавшимся в скандальную историю. И если бы не связи и положение будущей второй мамы, то о карьере, а, вполне возможно, и о свободе пришлось бы позабыть, причём о свободе на некоторое время, а о карьере навсегда.