Светлана Громова - О многом и о главном… Сборник рассказов

– Андрей Иванович… Я не сказал, извините, Марианна… она… она больна… у нее рак… – взволнованно зашептал Макс в ухо гостю.

– Не беспокойся, все в порядке, – Андрей Иванович легонько сжал руку Максу, – успокойтесь, друг мой,… – и присел на предложенный стул.

Марианна глаз не открыла, видимо, спала. Макс склонился над ней.

– Любимая, просыпайся, Новый год пришел и хочет тебя видеть! Солнышко, проснись…

Но она не пошевелилась. Он не уловил ее дыхания и Макс почувствовал, как холодеет что-то в сердце. Предательски задрожали руки.

– Господи, только не это!! – он схватил ее за руку, рука была теплой.

Облегченно вздохнув, Макс опустился, будто обессилев, рядом на постель.

– Уф-ф… Я испугался… – он не договорил, а лишь опустил голову.

Андрей Иванович молчал, оглядывая небольшую комнату, в которой оказался волею случая. Он поежился, будто от холода.. Все внешне было весьма пристойно, комната была очень и очень скромная, но чистенькая, уютная, все на своих местах. Правда то, что на тумбочке лежало множество коробок с лекарствами, шприцы, какие-то пузырьки и рядом стояла инвалидная коляска, прикрытая пледом, всё это производило гнетущее впечатление. И еще запах… Даже сквозь новогодний запах мандаринов все же ощущался запах лежачего больного, и его не смог заглушить работающий очиститель воздуха.

Рядом с постелью небогато, но красиво был накрыт небольшой столик. В углу – наряжена маленькая елочка в ведре.

– Она живая, не срубленная, – поймав взгляд гостя сказал Макс. – Садитесь ближе к столу… Угощайтесь… Я думаю, она очнется в скором времени…

– Давайте пока выпьем за знакомство… – Макс распечатал бутылку шампанского, но открыл ее тихо, только пошел дымок.

Они выпили по бокалу.

– Вы спешили домой, к семье… Ничего, что немного задержитесь?

– Ничего… А скажите, Максим, давно это с Марианной? Что говорят врачи?

– Полтора года… – Макс помолчал, – химия не помогает, говорят поздно уже… Сначала было еще ничего, она могла сидеть, хоть в кресле, но двигаться, я гулял с ней, а теперь… теперь, да вы сами видите…

Он видел… Видел изможденное лицо неприятного землистого цвета, видел сбившуюся косынку, которой прикрывали облысевшую от химиотерапии голову, бескровные губы, искусанные видимо при приступах боли, видел худую шею, такую про которую говорят «цыплячья», он многое видел этот невыразительный, «серенький» человек.

Она неожиданно открыла глаза.

– Макс, ты где? – голос ее был слабым и бесконечно усталым.

– Я здесь, здесь, солнышко – Макс склонился над ней. – С Новым годом, любимая! Как ты?

Она слабо улыбнулась.

– Хорошо…

– А у нас гости…

– Гости? – она даже сделала попытку приподнять голову. – Кто? Кто к нам пришел?

Макс замешкался, не зная, как представить гостя.

Андрей Иванович подошел к ней, протянул руку.

– Здравствуйте, Марианна! Вот я и зашел к вам…

Марианна взяла его руку двумя пальчиками, тоненькими, почти прозрачными, и пожала, насколько хватило ее слабых силенок.

– Я ждала вас, ангел, я знала, что вы придете…

Макс удивленно вскинул брови.

– Что? Я не понял…

– Это ангел… Понимаешь, Макс, я знаю… Я видела… Они среди нас… И вот ангел пришел!

Глаза Марианны, только минуту назад полные тоскливой боли, заблестели. Она жестом попросила Макса приподнять ей голову. Макс приподнял ей изголовье с помощью специального механизма, которым он оборудовал для нее постель.

Макс умоляюще посмотрел на Андрея Ивановича и больше всего боялся, что тот не поймет его взгляда, но он все понял.

– Да, конечно, вы правы, дорогая, я – ангел… И в эту Новогоднюю ночь я пришел сюда, чтобы исполнить любое ваше желание…

Марианна закрыла глаза, ее пальцы теребили край одеяла, а губы что-то шептали.

Макс не знал, что сказать. Картина была тягостной, но в то же время, он давно не видел Марианну такой оживленной. Наконец, она вновь посмотрела на них.

– Дорогой добрый ангел, я загадала… Это не сон? Скажите, это действительно происходит в реальности?.. Макс, милый, я люблю тебя! – голос ее обычно тихий, будто шелестящий, зазвенел, как серебряный колокольчик. – Я загадала, чтобы ты был счастлив… Любимый, прости меня… – она вновь закрыла глаза, видимо силы оставили ее.

Макс сглотнул подступивший к горлу комок.

– Да, любимая, да… отдохни… – он расправил ей одеяло. – Я тоже тебя люблю…

Андрей Иванович легонько сжал его плечо.

– Простите, Максим, мне пора…

– Ах, да… – Макс подошел к столику, налил еще по бокалу. – С Новым годом, спасибо, что вы зашли…

– Ну что вы… Ее желание обязательно исполнится…

Макс взглянул ему прямо в глаза, но ничего не сказал. Выпил шампанское, гость также осушил свой бокал.

Уже у двери Макс сказал:

– Я не смогу быть счастлив без нее…

– Вы молоды, юноша… У вас еще все будет…

Макс прервал его:

– Прощайте… Будьте счастливы и будьте здоровы, и больше не попадайте под машины, это однажды может плохо кончиться…

– Действительно, – Андрей Иванович улыбнулся, протянул Максу руку. – Прощайте, Максим… Все будет хорошо, ее желание обязательно исполнится…

Макс поморщился, но ничего на это не сказал, просто закрыл за гостем дверь. Он не знал, да и не мог знать, что по лестнице в замызганном подъезде, вниз стал спускаться ангел. Настоящий. Новый год наступил, и ему пришла пора возвращаться. Они не встретятся больше никогда, и Макс не сможет ему рассказать, что Марианна поправилась, не сразу конечно, но она встала, она вернулась к жизни, она с ним, и он… он… счастлив! Он не сможет всего этого рассказать, да и зачем, ведь ангел и так это знает.

Все звали ее Нюркой, она этого не любила, но возражать никогда не пыталась. Аннушкой звала её только мама, но это было так немыслимо давно, будто совсем в другой жизни. Да, действительно в другой, когда у них ещё была маленькая, но по-своему уютная квартирка, красивые занавески с яркими цветами на окнах и воскресные пироги: с капустой для папы, и с яблоками для неё, Аннушки. Нюрке порой казалось, что эту квартирку и эти пироги, и маму, тоненькую, нарядную и улыбающуюся, и папу, такого большого, сильного, но доброго, она попросту сочинила себе, а на самом деле их никогда не существовало. Абсолютно. И тогда, если эта чудовищно жестокая мысль приходила в её голову, с редкими, неухоженными волосами, она тихо начинала плакать, но так, как умела только она. Совершенно без слёз, только подрагивал немного подбородок, да руки становились противно влажными и начинали трястись. И тогда Нюрка сильнее сжимала свою метлу и бешено увеличивала темп: шш-шик, шш-шик, шш-шик, шш-шик – будто вместе с ней стервенели тугие прутья метлы. Быстро становилось жарко, она потела и вместе с потом постепенно исчезала и обидная мысль. И всё становилось на свои места: было, всё было – и мама, и папа, и квартирка, и даже полосатая кошка Дуська, которая вечно таскала котят, которых никто не мог топить, не поднималась рука ни у папы, ни тем более у мамы, и когда они подрастали, Аннушка с мамой ездили в деревню к бабушке, где их и оставляли на вольных хлебах. Раздолье: сад, огород, спускающийся к самой речке, молоко после утренней дойки пятнистой Зореньки, и полная сараюшка мышей. Чем не красота? Нюрка улыбнулась воспоминаниям, поправила сползающий платок, стала собирать сметённые листья в мешок. Она любила осень, и раннюю и даже как сейчас, позднюю, только поздней осенью она плакала больше, потому что грустные мысли приходили чаще. И еще поздней осенью было холоднее. Зябли руки. Нюрка не любила перчаток; она ворчала, но деваться было некуда – надевала. Она улыбнулась нехитрым своим мыслям: управилась пораньше, можно будет и на дачу сбегать. Ну, дача, это конечно, сильно сказано. Так, клочок землицы, где умещались-то ровно четыре грядки с помидорами, две – с огурцами, два куста смородины и молоденькая вишенка, да ещё Нюрка умудрилась выкроить место для зелени, она бы и для цветов нашла местечко, да Анатолий выматерил её на чём свет стоит и повыдрал без жалости уже принявшуюся было красу и велел посадить на этом месте чеснок. Любила ли Нюрка Анатолия? Да кто ж поймёт-то? Наверное, ведь любила когда-то…