Миланна Винтхальтер - Из Британии с любовью. from Britain with love

– Не отвлекаешь. Ты уверен, что доберешься без проблем? Ты перебрал со спиртным.

– Прекрати! Ты мне не отец, не лезь в мою голову!

Эррен отключается и некоторое время летит в потоке машин, ничего не соображая, будто на автопилоте. Потом становится стыдно и даже жутковато. Опять он хамит Акселю. Акселю нельзя хамить. Набирает снова.

– Черт, извини… Я, как обычно, ляпнул не подумав…

– Успокойся, Эр, все нормально. Я тебя не первый день знаю, – Аксель наверняка улыбается в трубку. Он всегда улыбается странным детям, такая у него работа. – Езжай домой, поспи. Я заберу Бетани из школы.

Был бы ты, в самом деле, моим отцом, думает Эррен. Были бы у всех такие отцы, думает Эррен. Дело к вечеру, небо ворчит, и к ночи наверняка снова разразится гроза. Эррен включает фары и мчится к дому, борясь то с пьяной дремотой, то с раздражением. Справа на дорогу выныривает черный спортивный хэтчбек, подрезает, не мигнув поворотником. Эррен давит на тормоза и легонько ударяется лбом о руль. Орет: «Мудила»! Орет: «Чтоб ты…» Потирает глаза, трогается, и в этот момент звонит мама. Говорит, что вылетает, рейс задержали, но ночью она уже будет дома. В крайнем случае, к утру. Спрашивает, все ли в порядке. Эррен, разумеется, умалчивает о скандале в доме Ребекки, отделывается парой общих фраз. Сворачивает с центрального шоссе в спальный район и включает «дворники», едва на стекло падают первые тяжелые капли дождя.

Припарковавшись рядом с акселевой Тойотой «Приус», таким же продуманным, экологически чистым гибридом, как и сам Аксель, Эррен входит в ярко освещенный холл, небрежно кидает куртку на подставку для зонтов и поднимается в свою комнату. Прикрыв дверь, он устало падает на кровать, не в силах отделаться от внезапно возникшего предчувствия. Что-то вот-вот произойдет. Что-то такое, к чему он не готов.

***

22/10/2016

Гостиная

Галерея второго этажа

Холл

Замерев в дверном проеме гостиной, Эррен наблюдает, как Аксель кропотливо собирает с Бетани паззл из двух тысяч элементов. Бетани способна пересчитать все фишки паззла, безошибочно разделить их на четыре части или на пятьсот, но увидеть, что все элементы – это составляющие целой картины, она не способна. Аксель говорит, что Бетани не может мыслить абстрактно, интегрировать данные. Но этот дефект с лихвой компенсируется математическими навыками и конкретным мышлением. Для нее паззл – это набор чисел. Люди – это набор свойств и характеристик. Она сама – набор методик для вычисления. Маленький семилетний компьютер, управлять которым может только один человек – Аксель. Он говорит, что она не рисует, не поет, не радуется новому платьицу, поскольку считает эстетику неэффективной. Он же пытается донести до нее, что даже в киберпространстве, где она обитает, есть нечто прекрасное. Только с ним она смотрит мультфильмы, только с ним смеется. Эррен пытается ненавидеть его за это, но его жалкая ненависть полна искреннего восхищения. И Эррен смотрит тихо, не мешая. Аксель говорит: «Это лес». Бетани отвечает: «Двадцать четыре елки, четырнадцать сосен и клен. Клен здесь лишний». Аксель говорит: «В природе нет ничего лишнего. Если в этом лесу есть клен, значит, он нужен». В природе нет ничего лишнего, думает Эррен. И если есть семилетний кибер-разум и восемнадцатилетний алкоголик, значит, это кому-то нужно.

За окнами слышен раскат грома, Бетани прекращает считать паззлы и жмется к Акселю. Он обнимает ее привычным жестом, не глядя. Смотришь на него, и думаешь, что он родился на этом ковре, в этом доме. Самый нужный элемент мозаики, который по случайности завалялся между половицами, пролежал там много лет, прежде чем его нашли и поставили на место. Сложилась целая картина – это его дом, его семья.

Пьяный сон неприятен, липок, чуток, и Эррен нервно отрывает голову от подушки, услышав странный шум. На часах половина первого ночи: он проспал добрых четыре часа. В голове такой гул, будто роятся мухи, во рту пересохло, а к горлу подкатывает похмельная тошнота. Внизу слышен щелчок замка – кто-то запирает дверь. Эррен нащупывает выключатель прикроватной тумбочки, достает из кармана телефон и набирает маме: «Ты дома»? В трубке эхом слышны незнакомые голоса, и мама отвечает: «Нет, родной, я еще в аэропорту, рейс снова отложили». Эррен шарит рукой под кроватью, находит свою старую бейсбольную биту и выходит из комнаты в темноту спящего дома.

Эррен смотрит с лестничного пролета второго этажа вниз, в холл. Тьма кромешная, и только редкие вспышки молнии за окном озаряют помещение прохладным синеватым светом. Эррен сжимает биту в потной ладони, стараясь дышать, как можно тише. Поворачивает голову вправо и замечает в чернильной темноте коридора смутные очертания фигуры Акселя. Молния, будто стробоскоп на танцполе, на секунду придает фигуре объем и реалистичность: мужчина стоит, вжавшись в стену, на нем спортивные штаны и футболка, в правой руке – монтировка. Аксель тоже видит Эррена, бесшумно прикладывает палец к губам и снова погружается во мрак. Эррен мягко ступает по дубовым половицам к левому лестничному пролету, будто кожей ощущая, что Аксель делает то же самое, только справа. Это было решение отца – установить две симметричные лестницы в холл, и сейчас идея оказалась как нельзя кстати. Новая вспышка молнии выхватывает чужой беспокойный силуэт в прихожей. Прежде, чем помещение снова накрывает темнота, Эррен замечает Акселя посередине правой лестницы. Парень делает несколько бесшумных шагов по ступенькам, чтобы сравняться с мужчиной.

В холле раздается грохот – упала подставка для зонтов, и Эррен вздрагивает, едва не выпустив биту из рук. Справа тишина: Аксель не движется, и, скорее всего, даже не нервничает. Эррен то и дело непроизвольно смотрит вправо, надеется, что Аксель первым доберется до конца лестницы и выяснит, что происходит. Страшно, даже жутко, и мальчишка колеблется, не вернуться ли наверх. Забрать Бетани, запереться с ней в своей спальне и подождать, пока взрослый, матерый Аксель во всем разберется. Но от этой мысли бросает в пот, и желудок сжимается спазмом: если Эррен сейчас сбежит, всю оставшуюся жизнь Аксель будет полноправно вертеть им, как хочет, потому что с трусами только так и надо. Парень делает несколько шагов вниз, поскальзывается на предпоследней ступеньке и, прикусив губу, чтобы не закричать, летит вниз, отчаянно размахивая в воздухе битой. Распластавшись на полу холла, Эррен ощущает, что влип щекой в неприятную влагу, а потом внезапно загорается свет.

Первое, что он видит, после секундной слепоты – это голубые глаза, мутноватые, будто подернутые жирной пленкой. В ноздри ударяет запах железа, и Эррен отрывает голову от пола. Всего на расстоянии дюйма, в небольшой, темной лужице крови белеет вечно небритое, вечно опухшее и вечно ненавистное лицо его отца. Нервный электрический разряд прошивает позвоночник раскаленной ржавой спицей, Эррен неловко, угловато группируется, поджав колени к груди и размазав кончиками ледяных пальцев кровь по половицам. В горле, как застрявший клок ваты, мечется крик, и Эррен открывает было рот, но твердая сухая рука запечатывает губы. Ошалело распахнутые глаза бездумно взирают на мириады неоновых светильников на потолке. Аксель держит его в своей хватке, дышит на ухо: «Молчи, молчи, разбудишь Бетани». И Эррен молчит, по-больному, страшно, согнув рвущийся вопль в колючую спираль. Молчит, слепо уставившись в бисерины лампочек. Скулит в руку – выпусти. Откидывает голову. За спиной – Аксель со своей монтировкой, невинно чистой, без единой капли крови. Зато его, эрренова, бита испачкана в багровых разводах, вязких каплях, тягучих сгустках. Вот оно как.