Ирина Кир - Орден Ранункулюс

Раман понимал, что папины занятия не всегда согласуются с общепринятыми нормами, но в свое время ему объяснили, и жизнь каждый раз только подтверждала услышанное, что Закон предусматривает не все аспекты обыденности. Он прекрасно работает на одном направлении, но буксует на другом и даже имеет бреши. Иначе говоря – требует доработки. Она опаздывает, а время идет своим чередом и ждать не будет. «Поэтому, – объяснял отец, – надо просто разумно использовать свое положение. А что это значит? Трезво оценить ситуацию. Взвесить риски. Не жадничать и держать язык за зубами». Про самого себя хромой Юхан говорил так: «На мне греха нет. Вот Джотто, великий Джотто, тот, да – нарушил библейскую заповедь и занимался ростовщичеством. Кто я по сравнению с Джотто? Комар! И дело мое комариное – сводить одних нужных людей с другими. Что наши законы по сравнению с библейскими? Перечень правил. И не моя вина, что наша правовая система несовершенна». Именно о правовой оценке сложившейся ситуации взрослые вели уже дальнейшую беседу.

– А как вы на самом деле думаете, Арнольдий, – спрашивала мама, – что, Зоиного родственника действительно за эту монету могли бы посадить?

– Да кто ж его знает, Женечка, – отвечал археолог. – Как гласит буква закона? «Все, что находится в недрах… принадлежит государству». И дальше встает вопрос трактовки. Если бы нашел и принес в милицию в установленный срок – не то что не посадили, а грамоту бы дали! Но у водолазика изначально имелись другие планы. Зачем две недели держал монету? Интересовался, как можно почистить, кому продать… Начал чистить и понял, что влип. Опять сидит, думает… Допустим, принесет он ее, блестящую, с повинной – и здесь уже на кого попадешь. Посадят? Не уверен, но крови попьют. Это к гадалке не ходить. Все-таки испортил ценный экспонат, в основе поступка – корыстная цель и желание обойти закон… Тут включается человеческий фактор. И потом, мы же многого не знаем. А ну как у какого-нибудь нумизмата в Херсоне или Ставрополе месяцев шесть назад украли ценные монеты, а среди них золотой византийский солид? А?

– Ой, и точно…

– То то и оно. Если бы не Зоя – в жизни бы не взялся за такое дело. Родственник-то ее со страху плавить монету собрался! Ничего святого! Как так можно с артефактами обращаться? Одни деньги на уме. Что за народ…

– Ромка, подслушиваешь, поросенок? – прошептала за спиной Колавна и схватила племянника за ухо.

– Ой! – пискнул Раман.

– Оставь его в покое, Колавна, – ответил отец из-за двери. – Я знаю, что он тут уже минут пятнадцать как уши греет, мерзавец. Пусть заходит…

– О! – обрадовался Арнольд Иванович. – Раман Юханович, собственной персоной и не на даче!

– Здравствуйте, Арнольд Иванович, – пробурчал Ромка, опустив глаза долу, – я не специально…

– Конечно, не специально! – зашелся в гневе отец. – Сколько раз я тебе говорил, что подслушивать подло?!

– Ну мне же интересно стало! Все монеты находят! Петька находит, водолазы находят, Раулькиной маме их вешают на шею, а я мимо кассы! Мне тоже хочется!

– Какой Петька? Какие монеты? – оживился археолог. – Юхан Захарович? Почему я про это не знаю?

– А! – пренебрежительно махнул рукой антиквар. – Дружок его закадычный, этажом ниже живет. Говорит, что чутье на металл имеет.

– Чутье на металл? – еще больше возбудился Арнольд Иванович. – Правда?

– Угу, – кивнул Ромка, все еще не решаясь поднять глаза на гостя.

– А каковы его планы на лето?

– Да какие у него планы? – ответил посрамленный сын Юхана. – Все лето торчать в Москве – лагерь у него обломился…

– Раман! Что за выражения?! – возмутилась мама. – Да, но в лагерь Петя, действительно, в этом году не попадет. А наш благородный рыцарь двери и замковой скважины… – мама сделала паузу, и Ромке стало совсем пакостно, – в солидарность с другом отказался ехать на дачу.

– Прекрасно! – воскликнул Арнольдий. – Просто великолепно! А ты, Раман, говоришь, что тоже хочешь монеты находить?

– Хочу.

– Очень хорошо… очень хорошо. – Сухарев встал и прошелся несколько раз вперед-назад. – А что, Юхан Захарович, ты мне скажешь, если я твоего сына в наказание за подслушивание в рабство заберу? Вместе с другом? Петьке-то своему он точно про солид византийский расскажет. Вот чтобы оба они молчали и занимались делом, я бы взял их к себе через неделю в экспедицию под Феодосию.

– Что?! – радостно подпрыгнул Ромка. – Правда?! На настоящие раскопки?!

– Помолчи! – грозно осадил сына Юхан. – Тебя здесь никто не спрашивает! А что, детей берут?

– Я беру! – гордо ответил Арнольд. – Каждый сезон пару-тройку активистов из своего кружка при музее летом с собой в обязательном порядке. В этом году один мальчик заболел, а второй по семейным обстоятельствам не сможет. Едет только староста кружка. Так что два места свободны.

– И вы, Арнольдий, – с иронией спросил отец, – станете утверждать, что это все легально?

– Абсолютно нелегально! – радостно отозвался гость. – Детей оформляем на родителей. И под мою ответственность.

– Пап… пожалуйста… – Ромка так разнервничался, что от волнения начал задыхаться.

Юхан уже набрал воздуха в грудь, чтобы дать отповедь, но, увидев лицо сына, медленно выдохнул и, сдвинув брови, произнес:

– Я не против, но пусть мать решает.

– Арнольдий… – взволнованно начала Женя. Вопрос-то уже был решен, и отсылка на ее окончательное слово – не больше чем реверанс. – Скажите, а их там может кто обидеть? Ну, я к тому, что…

– Не волнуйся, Женя. У меня с этим строго. Даю слово.

– Ну, тогда… – голос мамы подрагивал, – тогда я согласна, если Глинский поедет. Только при условии, что поедет Глинский. Юхан, ты слышал?

– Какой такой Глинский? – Арнольд Иванович в изумлении приподнял левую бровь.

– Так это друга моего, Петьки, фамилия такая. Глинский.

– Ну надо же! – снова восхитился Арнольдий. – Глинский! Чего только не бывает! Тогда он просто обязан ехать!

Почему человек с фамилией Глинский должен ехать на раскопки, археолог не объяснил. А если бы и рассказал, то информацию ту вышибли подзатыльник и последующий нагоняй, коими отец наградил Рамана после того, как гость ушел. За подслушивание.

Сколько лет было Геннадию Филонову, Ромка не знал. Для него все, кто старше шестнадцати, казались уже большими. Геннадия от всех взрослых отличала вызывающая внешность: одежда, прическа, манеры. «Пижонистый кобелек» – называла Филонова Колавна. Он, как и Юхан, работал в скупке, специализировался по металлу, но имел серьезное увлечение – нумизматика. По монетам Гена сходил с ума и мог рассуждать о них часами, называя «малышками», «крошками», «толстячками», «красавцами» и прочими одушевленными эпитетами. Сам Арнольд услугами Филонова пользовался исключительно ради предварительной оценки находок. Он передавал нумизмату фотографии. Отношение к деньгам, к современным ли, к старинным ли, у археолога сложилось одинаково чистоплюйским: не твое – не бери. Иные под предлогом показать специалисту, клали в карман несколько монет, но возвращать иногда забывали. Чего уж там… в горсти медяков пары-тройки недосчитаться. Никто и не заметит. Арнольдий себе такого позволить не мог. Если начинало «переть золото», и Арнольд Иванович этого очень не любил, вызвали людей в пиджаках. Они делали опись, составляли протоколы. Все как положено. Но случалось, что и при их опосредованном участии в раскопках не все золотые монеты доезжали в Гохран. До Сухарева докатывались слухи о некоем Гене из Москвы, который «все устраивает чисто и лучшим образом». Ген в Москве, безусловно, много, но чутье подсказывало Арнольду, что они с хромым антикваром знакомы с чистым Геной.