Василина Орлова - Лондонский дневник. Вместо автоэтнографии

– Вы Глеб Домненко? – строго спросил почтальон.

– Тут не может быть никаких сомнений.

Он спросил, как правильно, но затем все-таки записал «Глеб» в графу «фамилия», а «Домненко» в графу «имя», дал мне электронный экран и стилус для росписи, и отбыл.

***

Мы с Севой наконец-то открыли песочницу в этом странном, казалось, лишенном песочниц городе. Познакомились с мальчиком двух с половиной лет и его папой. Райли и Крис провели нас по окрестным дворам и показали, где еще есть детские площадки, которые именуются здесь не иначе как парки. Один такой крохотный парчок (я даже не знаю, с чем его сравнить. Кажется, в Москве абсолютное большинство улиц шире, чем этот парк) прямо за оградой нашего заднего дворика, но, к сожалению, от нас туда нет двери, нужно обходить ряды домиков.

Крис сделал вежливый комплимент моему английскому:

– Великолепный английский, – сказал он, подумал и добавил, – гораздо лучше, чем мой русский.

– А вы владеете русским?

Он еще подумал и изрек:

– Абрамович!

Вполне достаточно, чтобы объясниться в любой ситуации.

24 oктября 2010. Супермаркет

Сегодня мы затыкали дыры в нашем не совсем еще обустроенном быте. Купили крючков на окна (повесив шторы на одно окно, обнаружили, что для второго не хватает крючков, хе-хе-хе), Севе английскую книжку Про Машины, а самое главное, большую-пребольшую кастрюлю, так как в маленьких кастрюльках я каждый день должна была варить что-то новое, что в принципе само по себе хорошо, особенно когда Сева не требует читать ему книг, но всегда прекрасно иметь и большую кастрюлю, тем более, сверкающую. А еще купили пластиковые накладки на острые углы стола, на которые, я все боялась, может нарваться разбегавшийся ребенок.

Кастрюля была немедленно употреблена для варки говядины, а на говяжьем бульоне сварганена похлебка. В магазине было столько прекрасных кастрюлек и форм для выпечки, а также шумовок (здесь у нас пока нет даже шумовки, вот уж не думала, что это сколько-нибудь нужная вещь, пока не обнаружила ее отсутствие), скороварок, фритюрниц, горшочков и разных таинственных приспособлений, о которых мне не всегда было, признаться, известно что бы то ни было. Хорошо бы опробовать кое-что в деле, осталось еще обнаружить, на каких же полках, наконец, в местных супермаркетах зашхерена пшеничная мука, поскольку среди маисовой и кукурузной ее не видно.

Продуктовые супермаркеты, типа «Моррисонс» (вывеску, слегка заслоненную другой, я прочитала сослепу как «Призон») или «Вайтроуз» (кажется, самые дешевые супермаркеты в округе), как и нынешние московские супермаркеты, производят вечное удручающее впечатление шизофренического конвейера. Покупатели – в основном, покупательницы, женщины в хиджабах, некоторая заметная часть – белые женщины с детьми межрасового происхождения.

В супермаркетах я теряюсь. Практически ничего из ассортимента супермаркета мне, когда я попадаю в магазин, не нужно. Почему хождение между полками с галлюциногенными обертками, как считается, имеет терапевтический эффект, мне непонятно. В Лондоне впечатление, что не нужно, более сильное, так как ассортимент больше, обертки ярче, а то, что в них содержится, наводит на размышления: а съедобно ли это, собственно? Может быть, латиница производит на меня впечатление чего-то совершенно чужого. Хождение за продуктами всегда было мне ненавистно. Меня переполняет все это бесконечное разнообразие, огромное количество, ряды и ряды разноцветного, геометрия форм, буквы, цифры, картинки.

На некотрых пакетах нарисован зеленый квадратик с глазами и сообщается, что пакет не пригоден для вторичной переработки, но, поскольку нам небезразлично будущее окружающей среды, мы работаем над этим. Я уже машинально кидаю картон, пластик, бумагу и полиэтилен во второе мусорное ведро (первое под раковиной – для пищевых отходов), впоследствии это все обещает быть переработанным (мусор выносится в бак в соседнем дворе, где ряд черных контейнеров: для светлого стекла, для коричневого стекла и так далее).

Люди в Лондоне намного спокойнее, медленнее и приветливее, даже в метро, по сравнению в Москвой. Мы получили с Севой уже два приглашения в гости.

Психологически, как выяснилось, мне как-то легче жить на первом этаже, можно открыть дверь и выйти, почему-то перспектива спускаться на лифте с 22 этажа моего Московского дома, равно как и преодолевать две его подъездные двери – как целый пролог к громоздкому действию, в которое превращается любая прогулка с ребенком.

Не так давно рабочие от ЛШЭ заходили починить окна, – оказывается, во фрамуге одного была трещина, – окна здесь, кстати, одинарные, – мы оставили рабочих наедине с их занятием и спокойно ушли гулять. Дверь как в Дударкове, захлопывается на хлипкое подобие замка, впрочем, большего, кажется, и не требуется. В общем, совсем другая жизнь.

Книжки

Здесь у меня несколько русских книжек – разумеется, взятых для Севы. Для себя я взяла из русских книжек, положила в чемодан на икону Богоматери Млекопитательницы, только поваренную, чего более чем достаточно. Ребенок обожает читать и бутерброды с маслом (Глеб говорит, весь в меня).

В основном, мы читаем Самуила Яковлевича, сделанная уже в последние годы, где, наверное, собраны все его основные стихотворения. Мы читаем, как правило, раздел переводов английских песенок. Вторая книжка, которая у нас есть, читаема раза два на день, это русские народные припевки с иллюстрациями Юрия Алексеевича Васнецова. «Ерши-малыши» называется.

Мне лично нравятся Ерши и нравятся переводы английских песенок, а остальное-то у Маршака меня не привлекает. Кстати, Сева тоже не в восторге, уж не знаю, не я ли передаю ему свое отношение. Мне это всё тоже читали в детстве, и я до сих пор помню эти проникновенные песни сталинских лет: то ты глупый мышонок, которого еще более глупая мать предает няньке-кошке, а потом ищет. То ты умный мышонок – тогда твоя участь скрываться от сильных хищников, от кота, хорька, ежей и совы. То ты ежик, но в этом случае ты не хищник, а опять жертва волков. И хоть заканчивается все более-менее хорошо (не всегда!), все равно как-то не по себе.

Собственно, Чуковский не многим лучше (его, правда, у нас пока нет. Мы вообще собирались наскоро и многое нужное из русских книжек не взяли и будем выписывать). Ну с Тараканом-то понятно. Он усат и страшен. Переметнувшиеся мартышки похватали чемоданы, на рога бы, только шкура дорога, задрожали, скушали друг друга и прочее. А легкомысленный воробей, который таракана вот так запросто склевал, ну, это попросту случай. Непростое, короче, было время. 3

О нашем времени, впрочем, наверное, еще не то будет когда-нибудь известно. Хотя бы потому что: «Жил у мальчика Вани котик. Ваня наливал котику молочко. Котик молочко лакал, а Ваня кушал яблочко: вкусное яблочко, хрум-хрум». Вот где страх-то