Алона Китта - Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века

Поступление в институт прошло без неожиданностей. Я сдавала вступительный экзамен в групп медалистов, сдала на «пять», и тут же меня поздравили с зачислением.

В коридоре толпились абитуриенты, их родители, еще какие-то люди. Тетя была в поездке, так что меня никто не ждал, но когда я вылетела из экзаменационного зала сияющая, все воззрились на меня, и на несколько секунд в коридоре воцарилась тишина, а потом как прорвало – все разом заговорили, кто-то что-то спрашивал, кто-то поздравлял. Меня подталкивали из одной группки ожидающих своей участи к другой, я всем говорила одно и то же: да поступила, да, уже сказали об этом, да, ответила на все вопросы, да, дополнительные были, но не очень сложные. Наконец, меня оставили в покое, и я, прижимая руки к пылающим щекам, встала у окна. Дома никого не было, и я решила понаблюдать, как сдают другие.

Дверь открылась, вышла следующая девочка. Те же восклицания, те же вопросы, те же переходы от группы к группе – и вот она очутилась рядом со мной. Мы взглянули друг на дружку и улыбнулись. Девочка была очень милая – стройная, сероглазая, светловолосая.

– Можно поздравить? – спросила я.

– Да, взаимно. Я слышала, как тебя хвалили экзаменаторы. Нет, правда, без дураков, ты отвечала блестяще.

– Спасибо. Надеюсь, ты ответила не хуже.

Мы познакомились. Девочку звали Оля Саманова. Оля – коренная ленинградка, родители – врачи.

– Они хотели, чтобы и я поступила в медицинский, но меня не привлекает перспектива продолжать семейную династию медиков Самановых, – сказала она.

– Династию? – удивилась я.

– Ну да. Мой прадедушка был земский врач, дедушка – военный хирург, а родители работают в больнице Мечникова.

Мне все же было непонятно, чем это плохо – продолжить семейную династию. В отношении меня это было неприемлемо – я не хотела доить коров, как мама, бабки и прабабки, но на Олином месте я бы не говорила столь категорично.

Оля продолжала рассказ. Жили Самановы на 10 линии Васильевского Острова в старом доме, в большой однокомнатной квартире. В дальнейшем, будучи в гостях у Оли, эта квартира повергла меня в изумление ужасной непрактичностью и былой красотой. Былой – потому что от старых времен сохранились камин с изразцами красоты необыкновенной и лепнина на высоких потолках. А непрактичностью – потому что ванна находилась в кухне за занавеской (я и не знала, что в Ленинграде это часто встречается!), окно кухни темное – свет загораживает стена соседнего дома, поэтому даже в ясный летний день там необходимо включать электричество, а туалет расположен в бывшей кладовке, как раз напротив входа в гостиную.

Комната в квартире Самановых была большая, метров около сорока. Вдоль стен стояли старинные посудные и книжные шкафы, а в середине – круглый стол. Впрочем, Олины тахта, столик и этажерка находились в громадной прихожей.

– Это мое царство, – сказала Оля, показав мне свое обиталище в первый мой приход. Я подумала, что это неудобно – жить в проходной комнате без окон, но казалось, Оля не обращала на это внимание.

Судя по Олиным рассказам, родители ее редко бывали дома, и она оставалась в квартире полновластной хозяйкой. Это должно было развить в ней самостоятельность, и действительно, Оля умела делать практически все, умела разговаривать с людьми в магазинах и конторах. Казалось, она найдет выход из любой ситуации, и именно такая подруга мне была нужна – я иногда стеснялась спросить что-нибудь в магазине или на улице, да и Ленинград плохо знала. В какой-то степени я хотела быть ведомой кем-то по лабиринтам жизни, и Оля Саманова лучше других подходила для роли поводыря. По крайней мере, в тот период.

И все получилось хорошо: мы с Олей попали в одну группу, и на всех лекциях и занятиях сидели вместе. Группа меня разочаровала: 20 девушек и трое парней. К парням я отнеслась критически: занюханные. И до последнего курса никакого интереса к ним не проявляла.

Девушки же интересовали меня больше. Правда, пятеро были иногородние и все такие же невзрачные, как я. Но ленинградки… Ленинградки – это совсем другое дело. Сведя на минимум контакты с иногородними, олни держались стайками и в полголоса щебетали на лекциях, угощая друг друга карамельками, шоколадом или передавая по ряду пакетик с чипсами.

Меня они и вовсе не замечали. Только на первом занятии, когда мы знакомились друг с другом, красивая девушка Алиса, услышанное имя, бросила на меня презрительно – уничтожающий взгляд.

– Лида? – переспросила она. – Лидия? Но это же деревенское имя, фи! Сейчас так не называют.

Меня захлестнула обида, даже слезы навернулись на глаза, но плакать было нельзя: если заплачешь в первый же институтский день, то, как пить дать, будешь проливать слезы и дальше.

– Деревенское? – я старалась говорить, как можно спокойнее. В конце концов, кто такая Алиса, и чем она лучше меня? Разве только тем, что ей посчастливилось родиться в столице. – А я думала, греческое.

Девушки заулыбались, Алиса заговорила ласково, почти запела:

– Греческое, римское – не имеет значения. В городе такого имени не встретишь. Она голосом выделила – «в городе». Ах, в городе, ах, не встретишь. Подумать только, как мне не повезло: мое имя не устраивает Алису! Но это обстоятельство сменило обиду в моей душе на злость.

– Между прочим, певица такая была, Лидия Клемент, ленинградка, – заявила я.

– Что значит, была? – спросила Алиса.

– Она умерла уже.

– Ах, какая жалость, – пропела Алиса, закатив глаза. И все засмеялись. Да, весело мне будет в этой группе!

– Ну что ты, Алиса, цепляешься? – сказала другая девочка, – Нашла к чему прицепиться. Даже стихотворение такое есть – шедевр поэзии – «Хорошая девочка Лида».

Кстати, эту девочку – знатока поэзии – звали Ася, Анастасия, но никому и в голову не приходило прицепиться к ней, хотя у нас в деревне Насть намного больше, чем Лид.

Ася меня притягивала как магнит своей необычностью, и я наблюдала за ней во время лекций и занятий. Нельзя было ее назвать красавицей, но пышные пепельные волосы, ясные голубые глаза и идеальная фигура делали ее неотразимой. В наших спорах и разговорах она почти не принимала участия, но если уж говорила, то это было резюме или завершающий штрих в любой беседе. Не могу сказать, была она доброй или злой: к Асе эти понятия не относились – она как бы парила над нами в вышине, не вникая в наши проблемы.

Одевалась Ася тоже не как все. Не знаю, дорого или не слишком, но необычно и если учесть то обстоятельство, что я некоторое время ходила в институт в черной юбке, белой блузке и с комсомольским значком, да и многие были одеты в том же стиле, то Ася смотрелась ярким цветком среди нас. Черные колготки, сиреневое короткое вязаное платье – в этом я не видела ничего такого, но сиреневые туфли, сиреневая заколка, а еще помада и лак для ногтей в тон – это мое тогдашнее сознание не могло вместить!