Светлана Грачёва - Время собирать камни. Книга 1

Дежурная медсестра пыталась зафиксировать руки хрипевшего пациента ремнями, чтобы восстановить положение трубки, но он судорожно метался на кровати.

Подоспела Валентина Ивановна. Вдвоём медсёстры закрепили руки и тело тяжелобольного прочными ремнями.

– Женя, укол. Быстрее!

Женщина с панкреатитом, лежавшая напротив, глядела на предсмертные конвульсии Никитина и рыдала то ли от страха, то ли из жалости. Но на плачущую пациентку не обращали внимания.

Учитель успел увидеть вбежавших медиков.

– Ы-ы, – только и смог прохрипеть больной вместо зова на помощь.

Плотно окутала туманная пелена. Смерть… заглянула в глаза.

«Неужели всё?» – успела проскочить последняя мысль. Тело Никитина обмякло.

Если бы умирающий учитель имел несколько минут для прощания с жизнью, он задал бы единственный вопрос: «Смерть – избавительница от душевных и физических страданий или ещё одно испытание?» Но у него не было времени.

Медики-спасители начали неравную борьбу с бесстрастной вечностью за жизнь обречённого человека.

Почти в это же время многодетный священник лежал, распластавшись, на операционном столе, как на кресте. Иерей очнулся и почувствовал жуткую боль от прикосновения жужжащего аппарата в низу живота. Что-то сильно тянуло вниз его внутренности. Отец Иоанн хотел закричать от боли. Не смог. Каждое касание адской машины – невыносимая пытка. Боль рвалась вверх, а затем, резко опускаясь, бешеной дробью ударяла по всему нутру. Сознание было ясным. Евтеев понимал, что необходимо дать знак врачам о своём пробуждении. Рванул руку из ремня. Другую. Не шевельнулись. Беспорядочно закрутил головой. Бесполезно. Тело обездвижено наркозом.

Дикая боль нарастала. Священник заметался (как ему казалось), вырываясь из оков наркоза. И вдруг… нечто вопящее, в белом балахоне, вырвалось из нутра, разметав руки в обе стороны. Нечто светилось, поднималось вверх, вращаясь, будто по спирали. И истошно кричало.

Никогда раньше священник не слышал крика собственной души!

Аппарат мониторного слежения зафиксировал резкое падение давления пациента на операционном столе. Анестезиолог, хирург и операционные сёстры начали противошоковые мероприятия.

По светлому небосклону от вздыхающей Земли удалялись две светящиеся точки. Души учителя и священника не по своей воле летели на встречу с Творцом, но высшие силы не навсегда разлучали их с Землёй и родными. Слыша размеренный плеск океанов и морей вперемешку с шумом необозримого пространства, они восхищались творением Создателя. Под ними остались огни городов, казавшиеся необъятным огнём родного очага. Всё тоньше становились голубые жилки рек. Всё ярче выделялись на светло-коричневом холсте суши зелёные пятна лесных массивов. Всё больше сине-голубые океаны становились похожими на растёкшиеся чистые лужи. Покрытый снегом и вечными льдами белый континент Земли напоминал одновременно о завещанной чистоте и греховности белого света.

Жгучей тоской разъедали бессмертную сущность священника сбивчивые воспоминания-картины о любимой семье – душа рвалась к родному дому, и только неодолимая, влекущая вверх сила не позволяла ринуться вниз. Светлым сном нежно опеленала душу учителя радостная грусть от осознания скорой встречи с родителями, но сожаление о незаконченных земных делах отдавало горьким вкусом полыни.

С ликующей печалью покидали две души величественную обитель человечества. Чем выше поднимались они, тем напористее накатывал однообразный тягучий гул. Сквозь него иногда пробивались тонкие звуки флейты. Это была прощальная песня Земли. Чарующая мелодия, доходя до высокой ноты, обрывалась, словно планета, как безутешная мать, замирала в рыданиях.

Зыбкая граница двух миров была воспринята земными душами по-разному. Астральное тело учителя летело сквозь множество белых облаков, мягких, словно рыхлая вата. Астрал священника беспорядочно двигался в мутной воде.

Неожиданно стихии сменились полосой плотного тумана, который приятно обволакивал мягкими густыми космами, будто избавлял от грязи после долгой дороги.

Астральное тело учителя было прекрасным: светлая полупрозрачная материя с правильными пропорциями и чёткими формами. Из-за малоразвитой духовности астральное тело священника выглядело тусклым и бесформенным.

Здесь, в мире вибраций, нет притяжения Земли, которое удерживало бы мускулистую, жилистую плоть от постоянного блуждания в пространстве, нет воздуха, насыщенного кислородом, поэтому физическое тело человека тут существовать не может – только бесплотное: психическое тело. В мире вибраций тонкая астральная материя оголяет эмоции, мысли и желания – все они видны, как на ладони.

Астральное тело учителя легко парило в густом тумане. Подпрыгивая, оно летело на несколько метров вперёд. Астрал священника не успевал за гигантскими «шагами» учителя: мелкими прыжками догонял, боясь отстать.

Туман исчез так же неожиданно, как и появился. Учитель и священник увидели, что стоят на большом лугу, покрытом ровной матово-зелёной травой. Вдали виднелся слабый туман. Сквозь туманную вуаль слабо пробивались солнечные блики. Вокруг ни одного строения. Ни единого звука. Только бесконечная туманная даль.

Новоприбывшие опомниться не успели, а около них уже возвышались двое молчаливых мужчин в строгих чёрных костюмах. Привычно кивнув новичкам, провожатые куда-то двинулись. Непонятная сила тянула за мужчинами, не давая сделать и «шага» в сторону.

Каждая душа увидела в потустороннем мире то, что принесла с собой в нажитом духовном багаже.

Приблизились к какому-то зданию, вполне похожему на земное. Иерею дом показался кирпичным, с массивной деревянной дверью. Педагог увидел одноэтажный небольшой домик зелёного цвета. Священник поднялся по каменным ступенькам за провожатыми – учитель взошёл на деревянное крытое крыльцо, покрашенное в тёмно-красный цвет, который любила мать.

Острая мысль-стрела пронзила память Никитина. Он отчётливо увидел родителей молодыми. Сам предстал подростком, радующимся новому крылечку деревянного домика на окраине города, о котором давно забыл, живя около сорока лет в благоустроенной квартире.

Острая мысль-стрела также достигла Евтеева, и вмиг его душе предстала картина из раннего детства. Он, пухлый мальчик лет четырёх-пяти, сидит в просторном доме на круглом, плотно связанном из разноцветных тряпок коврике. Родной дед, бородатый, как старовер, дует в разрисованную глиняную свистульку-бабу. Раздаётся звонкий летящий звук, отчего мальчик вздрагивает. Дед по-доброму улыбается, протягивает внуку игрушку. Мальчишка в восхищении хватает глиняное чудо, купленное дедом на ярмарке, и старается дуть, как можно сильнее, в отверстие свистульки. Сначала свистулька только шипит, сипит, а внук упорно дует в маленькое отверстие, огорчаясь, что не получается свистеть. И вот дом огласил мягкий звук, другой, третий, а затем полетели звуки-птицы по всему дому. Мальчик бегает из комнаты в комнату, останавливаясь, свистит, и после каждой вылетевшей звонкой птицы из свистульки радостно визжит.