Эллина Наумова - Одно к одному. Полина и Измайлов

– Ладно, я все приму, переварю. Не сразу, конечно. Но дальше, Вик.

– Дальше у Садовникова включился инстинкт самосохранения. Самоконтроля уже не было, а самокритика была. Желание не слыть, но являться эталоном граничило с манией, поэтому и остановился. Решил лечиться анонимно. Опытные друзья, перешедшие свое минное поле, уговаривали его лечь в клинику месяца на три. Но он вдруг вспомнил о фирме и пошатнувшихся делах. Сейчас только интимных услуг, наверное, больше, чем антизапойных. Специалистов привозили ему в офис. Откачали, подчистили изнутри, набили витаминами, надавали советов. Все квалифицированно, правильно. Он выбрал вливание, срок действия укола – год. Сделали его в приличной частной клинике, провели психотерапию, предупредили о несовместимости введенного препарата с алкоголем. Он дал расписку, заплатил, получил квитанцию. Которой, кстати, среди письменных рекомендаций, заполненной карточки, ксерокопии лицензии и других бумаг «про это» наши не обнаружили. Через день Садовников опять приехал в клинику, врач с ним пару часов беседовал о прелестях трезвости, выписал антидепрессанты, эспераль, препараты для поддержки печени, сосудов, пригласил в любое время обращаться, если взыграет желание выпить. Более того, нарколог уверяет, что хотя попыток суицида исключать никогда нельзя, Леонид Александрович Садовников производил вполне сносное впечатление. Здоровья еще хватало, возраст молодой, любимая жена, собственное интересное прибыльное дело, достаток, сильный оптимистичный характер. Гораздо более изношенные во всех смыслах, отчаявшиеся пациенты боролись и побеждали свой недуг.

– Может, врач малоопытный? – придралась я.

– Не угадала. Сорокалетняя дама, кандидат наук, непрерывно практикует, отзывы замечательные.

– Дама? Своеобразный выбор.

– Почему? Специальность Настасьи тебя не смущает, детка? А хирургия, по-моему, ничуть не легче наркологии.

– Гораздо тяжелее, – обиделась за Настену я. – Сравнивать не моги. Но я не про ее выбор. Леонида.

– Сомневался в женских здравом уме и твердой памяти? – зевнув, спросил Измайлов просто по привычке уточнять.

– Не то чтобы… Но были сферы деятельности, в которые он не рекомендовал вторгаться приятельницам, если хорошо к ним относился. Говорил, что стать настоящим профессионалом в них можно только ценой невероятных усилий. Слушай, Вик, не счел ли он лечение у женщины менее унизительным? Наверное не нашел в себе сил выслушивать поучения процветающего мужика. Гордости ему было не занимать.

– Поленька, не мучай себя безответными вопросами, – мягко, даже ласково попросил полковник. – Уголовное дело возбуждено не будет. Сердечный препарат твой Садовников наверняка купил сам. Это единственное в сущности, чего нельзя проверить.

– И вколол в вену сам? – упрямилась я.

– Жаль совсем расстраивать тебя, детка, но когда-то Леонид Садовников собирался стать врачом. Поступить в институт было почти невозможно, поэтому предусмотрительный и целеустремленный мальчик окончил медицинское училище. За два года учебы осмотрелся, одумался и подался в экономисты.

– Представления не имела, Вик, – растерялась я.

– Я сострадаю, я понимаю, что это настоящая трагедия – ты чего-то не знала.

– Леня никогда не говорил, что его жизненные планы менялись.

– А ты до сих пор уверена, что тебе все обо всем рассказывают. Иначе им ночами не спится, и днем куски в глотки не лезут. Тебя еще что-то занимает, или мне можно на боковую?

– Доскажи страшилку, и я отстану. Пожалуйста, милый.

– Этот покаянный тон меня трогает, – добродушно проворчал Измайлов. – Доскажу, коли перед сном тебе необходимы такие сказки. Имей в виду, отпечатков пальцев кого-то, кроме Садовникова, на шприце, жгуте, ампуле, бутылке и стакане нет. Смерть наступила… Тут потребовался консилиум. Мы потревожили не последних специалистов в трупной области.

Я напряглась. Полковник заметил и ухмыльнулся:

– Охотничья стойка.

Но тревога была ложной. Потому что смерть наступила от всего. Реакция на прием спиртного была достаточно сильной, но сохранялся шанс выжить, даже не прибегая к услугам «Скорой». Леня должен был попробовать поскорее освободить желудок от водки, вызвав рвоту, и заглотить побольше активированного угля. И собственноручно сделанный укол убил бы его не наверняка. Тоже возможны варианты от глубокого обморока без последствий до паралича. У одного профессора вообще сложилось впечатление, что ужас совершенного умертвил Леонида раньше, чем подействовали и алкоголь, и препарат. Но настаивать он отказался. Поэтому светила остановились на формулировке – сочетание факторов. Дескать, самоубийство, если сам себя колол и поил, и убийство, если его и насильно. Но следов борьбы не было, элементарные навыки промывания желудка большим количеством жидкости с последующим нажатием на корень языка имелись, телефон для вызова неотложки стоял рядом, опять же отпечатки… Круг замыкался.

– Не торопись с выводами, детка, – сочувственно призвал Измайлов. – Поддерживайте с Настасьей Садовникову. Мне кажется, что объяснение этого экстравагантного суицида очень скоро найдется в бумагах фирмы. Да, Садовников собрал волю, на трезвую голову занялся делами и обнаружил детище в долгах, с непоправимо подмоченной репутацией. Не справился с потрясением. Перетерпел бы день, второй, глядишь, придумал бы что-нибудь. Но ведь попробуй, перетерпи. Говорят, решившим завязать необходим позитив, отрицательные эмоции способствуют только рецидиву.

– А зачем так сложно умирать, Вик? – сжала кулаки я.

– Поленька, мне кажется, тебе прямо-таки хочется, чтобы Садовникова убили. Ты не желаешь замечать очевидного. Ничего проще выбранного им способа не было. Представь, он опозорен, напуган, издерган, возможно, и лишнего доллара уже нет. А нужно мотаться в поисках оружия или яда по земле, которая слухом о его проблемах полнится. Зачем мучиться, унижаться, если в него уже влито нечто, опасное для жизни при определенных условиях? Всего-то и надо купить бутылку или достать старую заначку. И шприц с ампулой для верности. У него среднее медицинское образование, выбрать лекарство с подходящим побочным эффектом мог.

Звучало настолько правдоподобно, что грех было продолжать пытать Вика.

– Милый, а вдруг это вообще не самоубийство? – кольнуло меня очередной догадкой. – Леня вместо позитива окунулся в негатив, ему нестерпимо захотелось выпить, не удержался. Потом сделал себе укол, чтобы до приезда неотложки не остановилось сердце, но психанул, случайно превысил дозу, вызвать медиков не успел.

– Что-то в этом роде ты говорила Юрьеву у Садовниковых, – хмыкнул полковник.