Лев Клочков - Тщета-2 (неоконченный роман)

Он согласился.

Мы жили недалеко. Впрочем, в нашем городе всё было недалеко, и через несколько минут Крысолов уже отряхивал пыль с усталых подошв. В нашем бедном домике было тесновато, но помещений хватало, их количество с успехом возмещало их небольшие размеры, поэтому каждому гостю всегда доставалось по комнате, тем более такому значительному, как Крысолов.

Устроившись и приведя себя в порядок, на что ушло не много времени, как у всех, кто много путешествует, Крысолов спустился в большую комнату, служившую и как столовая, и как гостиная для приёма гостей, и общих трапез и бесед.

Стол был уже накрыт, мы всегда были рады гостям, а сегодня день был особенный, мы это поняли, как только село солнце, и поэтому пироги удались вполне, и чай был густой и наваристый, и варенье многих сортов стояло на столе в вазочках разных фасонов. Мы все уже сидели за столом кружком, благо стол был круглым и большим, и Крысолов занял соё место последним. Хозяйка разливала чай, всё остальное брали сами. Обстановка не способствовала поспешности, и не скоро беседа направилась на интересующие всех вопросы. Сначала отдельные реплики вертелись вокруг того, что было на столе и слегка о тех, кто сидел за столом, потому что мы ещё не были знакомы с Крысоловом, точнее, мы-то его знали, его знали все, но он, естественно, больше общался в нашем городе с крысами, чем с людьми, и нас, естественно, не знал. Но за столом, особенно таким, знакомятся быстро, и скоро все мы были похожи на большую дружную семью, каких уже почти не осталось в этом развивающемся мире. Возрастает ценность личности, и неизбежно падает роль рода – семьи, и умирают традиции собираться вместе за столом, и делиться своей жизнью, потому что разрыв между поколениями всё увеличивается, да и времени, такого ценного нынче, это отнимает немало. Но сейчас мы как будто вернулись во времена нашего детства, даже не нашего, а детства нашего современного общества, которое начиналось беседами за столами и в кухнях, и на лестницах, и кончилось одиночеством за рабочим столом, но с компьютером для связи с миром.

Крысолов охотно рассказал свою историю. Он был потомственным Крысоловом из цеха работающих с животными. Гораздо больше, чем крысы, ему нравились мелкие хищники, но крыс он тоже любил, и мышей, и прочих грызунов, ведь работать можно только с теми, кого любишь. Ещё в позапрошлом веке, когда засилье грызунов не компенсировалось производством огромного количества ядовитых, но малоэффективных химических соединений, а ловля производилась в основном механическими приспособлениями, он, посмотрев однажды мультфильм про Нильса, решил для себя, что никогда не будет убивать этих врагов человечества, так стало жалко ему этих тонущих крыс, пусть злобных и воинственных, но всё-таки гораздо более слабых, чем человек, и берущих только своей численностью. Тогда и изобрёл он способ не уничтожать крыс, а уводить их неизвестно куда – это было его секретом, и никто не знал, куда они деваются, но не возвращались они никогда. На вопросы Крысолов отделывался шутками, говоря, что правильно-то он не Крысолов, а Крысовод, но уж больно пристало к нему его имя. И он не уставал доказывать, что вред от грызунов сильно преувеличен, что в хорошем, хорошо налаженном хозяйстве, где всё хранится в нужных местах и в нужном порядке, крысы и мыши заводятся в оптимальных количествах, с которыми справляются хорошо подготовленные кошки. И обильный, щедрый дом будет мёртвым без выглядывающих из углов чёрных точек крысиных глаз.

Мы очень хотели узнать, что же привело его в наш город на этот раз, но он так ничего и не сказал, как и по поводу увода, мы, однако, поняли, что на этот раз приглашения он не получил, а пришёл по своей воле с какой-то новой идеей, и хочет предложить её нашему городу, и в таких случаях преждевременное разглашение чревато. Поэтому, посидев за столом чуть больше положенного, мы отправились спать.

Не знаем, как Крысолов, но мы выспались, а он на следующее утро казался немного более взволнованным, чем необходимо, хотя был весел и остроумен, как всегда. Мы опять долго сидели за столом, объяснив, что к начальству рано идти нет смысла, оно всегда приступает к работе, когда солнце уже высоко, потому что не так уж много работы у него в нашем городе. Чем он и был хорош – никто никому не мешал жить, особенно мы начальству, и оно было счастливо, а когда начальство счастливо и процветает, процветает и город. Так и было, и возвратятся ли когда-нибудь нынешние блаженные времена?

Что есть истина? – спросил Пилат. А мог бы и не спрашивать, так как как начальствующее лицо, сам обладал истиной.

Всё очень просто. Бог сказал – Я есть Путь, и Истина, и Жизнь. Начальство поставлено над нами Богом, и оно отвечает перед Богом за всё, что доносит до нас. Посему оно обязано изрекать только то, что согласовано с Божественной волей. Следовательно, тот, кто постиг мнение начальства, тот познал истину.

Сие может быть подтверждено случаем, описанным незабвенным вечным учителем нашим, Козьмой Петровичем, который рассказал, как один начальник плюнул подчинённому в глаза, и тот прозрел.

Начальстволюбие на Руси всегда было развито. А уж у нас, законопослушнейших, и того более. И все должны жить в мире со своим начальством, это одна из прописных житейских истин.

О начале рабочего дня мы узнали по лёгкому оживлению на улицах. Город наш в основном торговый и деловой, поэтому на улицах появляются только те, кому уж совсем необходимо получить резолюцию, а практически все реально необходимые дела делаются за закрытыми дверями контор и квартир.

Вышли и мы, и через минуту были уже перед ратушей. Светило солнце, и было оно довольно высоко. Крысолов вошёл, мы остались. Он пробыл там долго, гораздо дольше, чем кто-либо из входивших когда-либо в нашу ратушу. Солнце перевалило за полдень, потом немного снизилось, опять стали набегать облака. Крысолов ладно, Бог с ним, но наши-то отцы города? Что могло заставить их пренебречь обедом, послеобеденным отдыхом, наконец, приятным завершением трудового дня? И только ближе к закату, когда наше казавшееся бесконечным терпение начало истощаться, из ратуши вышли все. Крысолов со снятой шляпой шёл не впереди, но как бы первым, и отдельно от группы отцов города. Они же редко выходили так кучно, разве только после очень удачного, либо после очень тревожного дня, ибо в такие дни они, как правило, были единогласны – благополучие города прежде всего. Сегодня на их лицах читалась озабоченность – значит, Крысолов принёс какие-то вести, заставившие их может быть даже и побеспокоиться. Ну что ж, такая у них должность – заботиться о нас, грешных. Крысолов тоже не был весел, как бывают иногда веселы те, кому удалось переложить заботы мира на чужие плечи. Нет, на его лице тоже была озабоченность, о чём он и рассказал нам, когда мы соединились и пошли на набережную, чтобы сидеть и разговаривать с видом на реку и закат. И опять облака не дали разгореться ранним звёздочкам, и не было вида звёздного неба, которое так настраивает на мысли о мире, если смотреть на него достаточно долго и видеть не только золотые гвоздики и ангелочков с молоточками, но и как устроена Вселенная.