Ольга Алейникова - Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи…

– Спасибо, – шепчет мама прежде, чем я закрываю дверь в её комнату.

Я понимаю, что событий сегодня хоть отбавляй, но заставляю себя выбросить всё из головы и ни о чём не думать. Я долго стою под душем, потом ложусь в постель и смотрю на потолок. Идея Сади о звёздах сейчас была бы кстати. Я тоже хочу считать их вечно, чтобы они никогда не заканчивались, чтобы не было возможности подумать о чём-то другом.

На следующий день после школы я не хочу идти домой. Не хочу видеть страдающую маму, вновь испытывать к ней жалость и злость, не хочу выбирать, какой мне быть по отношению к ней.

Я поднимаюсь на крышу сарая и долго смотрю на солнце, пока оно не прячется. Я ни о чём не думаю. Чувствую себя измотанной и несчастной, хотя понимаю, что это не самое правильное ощущение.

– Я знал, что ты будешь здесь, – слышу я знакомый голос и чувствую облегчение. В глубине души я рада, что буду не одна хотя бы несколько минут. Джос садится рядом. – Как ты? Знаю, тебе сейчас непросто.

– Разве расследование – это не тайна? – спрашиваю я и замечаю, что мой голос звучит агрессивно. – Имеет ли твой отец право рассказывать тебе всё, что касается моей семьи, если мы с тобой дружим?

– Ты, как всегда, во всём винишь моего отца, – усмехается Джос. Странно, что его голос, будь то злой, встревоженный или ласковый, всегда действует на меня успокаивающе. Я чувствую себя в безопасности. – Он мне не рассказывал. Никогда и ничего. Все уже знают эту историю. Не забывай, где мы живём.

Я понимаю, что он прав. Теперь это дело будут показывать по новостям, будут писать статьи в газеты, и очень повезёт, если не будут караулить всех членов нашей семьи у дома, чтобы взять интервью.

– Зачем ты пришёл? – спрашиваю я тихо. Даже сквозь одежду я чувствую, как наши плечи соприкасаются. Как это всегда бывает наедине с Джосом, меня начинает бить дрожь. Щёки пылают, хорошо, что уже достаточно стемнело.

– Хотел тебя поддержать. Знал, что, если найду тебя здесь, значит, всё плохо, – отвечает Джос. Я смотрю на парня и чувствую, как грудь наполняется нежностью. Даже в слабом свете фонарей я хорошо вижу его лицо. На пару секунд наши глаза встречаются. По-моему, это впервые, когда мы смотрим друг другу в глаза, осознанно, долго. Это до мурашек интимный момент, я тяжело вздыхаю. Мне становится страшно, я боюсь собственных чувств. Решаю, что нужно уходить, хотя от себя никуда не убежать.

– Мне пора, – с трудом произношу я, но так и не встаю. – Я пойду.

– Мэли, перестань, прошу. Не убегай от меня всякий раз, как мы оказываемся наедине, – тихо говорит Джос, а у меня кружится голова. Я борюсь с желанием прикоснуться к парню хотя бы на мгновение. Меня пугает это.

– Ты не имеешь права так меня называть. Это только для близких, – фыркаю я в ответ, чтобы Джос не заметил моего смятения.

– Я знаю, – ещё тише произносит парень. А мне ещё сильнее хочется крепко обнять его, взять за руку по-настоящему, ощутить его кожу, полностью, а не так, украдкой, при случайном прикосновении плечами.

– Прости, Джос, – только и произношу я. – Не стоит мне так злиться. Не стоит срываться на тебе раз за разом.

Джос поворачивается ко мне лицом, и я впервые понимаю, что знаю это лицо наизусть, хоть никогда и не прикасалась к нему. Джос долго смотрит на меня, а после наклоняется и целует. Его губы горячие, на вкус как мята, это я, наверное, запомню навсегда. Я схожу с ума от того, что Джос так близко. Я чувствую его руку у себя на волосах и боюсь, что могу сгореть заживо от его прикосновений.

– Прости, Эммелин, – шепчет Джос, отстранившись. – Я бы не простил себе, если бы ушёл, не сделав этого. А теперь, пожалуй, не смогу простить, что сделал.

– О чём ты? – спрашиваю я. – Ушёл? Куда? Я не понимаю.

– Спокойной ночи, мисс Ллойд, – говорит Джос и спускается вниз.

Я сижу на крыше достаточно долго, чтобы видеть, как уходит Джос, как с каждой минутой он отдаляется. Я считаю его шаги, как звёзды из банки Сади. После считаю свои слёзы, одну за одной. Не понимаю, о чём говорил Джос, что он имел в виду. Но я всё ещё чувствую вкус мяты, и это сводит меня с ума.

Я возвращаюсь домой поздно вечером. Брат с сестрой уже спят, мама делает вид, что спит. Когда ты знаешь правду, замечать её становится намного легче. Мамины туфли не начищены, как раньше, на кухне на столе грязная посуда, дверь в комнату закрыта плотно, чтобы никто не слышал маминых слёз. Когда я захожу к себе, я делаю то же самое, чтобы никто не знал о моих переживаниях.

Утром меня будит не мамин голос и даже не будильник. Я просыпаюсь от звонка в дверь, настойчивого. Мы с мамой спускаемся вниз одновременно, вместе открываем дверь. На пороге снова шериф Эгберт.

– Миссис Реджина Ллойд, – произносит он строго. В дом входят ещё несколько человек в форме. Я не могу понять, что происходит. – Вы арестованы по подозрению в убийстве Энди Ройстона. Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?

Мама утвердительно кивает. В её глазах я вижу страх и растерянность.

Я слушаю слова шерифа, вижу, как на маму надевают наручники, как выводят её из дома и сажают в полицейскую машину. Я вижу, как виновато смотрит на меня шериф Эгберт. И я понимаю, что с этого момента моя жизнь разрушена окончательно.

Я стою без движения, похоже, целую вечность. Чувствую, как шериф касается моей руки.

– Держись, Эммелин, – тихо говорит он мне, а я готова наброситься на него прямо здесь. Как он может пытаться поддержать меня после того, как арестовал мою мать? Неужели этот человек будет и дальше причинять мне такую боль?

– Можно мне поехать с мамой? – спрашиваю я, понимая, что мои эмоции сейчас не главное.

– Нет, – отвечает мне Эгберт. – Ты должна остаться дома.

– Я не могу бросить маму. Ей нужна моя поддержка, – почти умоляю я. Шериф смотрит на меня тепло и ласково, но меня это раздражает ещё больше.

– Поддержка сейчас нужна твоим брату и сестре. Оставайся дома, сегодня к вам придёт работник социальной службы, – говорит Эгберт, и я еле сдерживаю себя, чтобы не закричать. Я понимаю, что это значит.

– Глэна и Сади заберут? Куда? – я не хочу верить в то, что происходит. Я всё ещё надеюсь, что сейчас проснусь, как всегда это бывает после ночных кошмаров. Я так хочу, чтобы всё это было неправдой.

– Вас никто никуда не заберёт, – поясняет шериф. Я вижу, как машина, в которую посадили маму, отъезжает от дома. Я борюсь со страхом, что больше никогда не увижу её.

– Нас? – уточняю я. – Не думала, что речь будет и обо мне. Я уже не ребёнок. Мне семнадцать лет.