Иван Петров - Парк культуры и отдыха

Я не сразу увидел, что Марта достала из сумочки «мыльницу» и ведет съемку. «Мыльница» у нее, кстати, была непростая, из дорогих, так что качество видео должно было получиться отменным.

Затем мы услышали дружный топот десятков пар ног, так, что длинный мост начал заметно колыхаться, а потом и увидели роту солдатиков внутренних войск, облаченных в костюмы химической защиты. Солдаты колонной дошли до конечной точки моста и там развернулись в цепь, начав медленное движение к станции, оттесняя толпу и задавая ей направление к центру острова. У них тоже были дубинки, но ими юные полицейские пользоваться явно стеснялись, ограничиваясь толчками и уговорами.

– Пожалуйста, пропустите меня, меня дети ждут, они одни дома сидят, меня ждут, вы что, не понимаете?!

– Граждане, сопротивление полиции карается уголовным кодексом!

– Не трогай ее, скотина! Падаль, руки убери! А-а-а!

– Что толкаешь! Что толкаешь! Не подходи! Не подходи! Не подходи!!

Мы смотрели живое представление, сидя в партере как в театре. К примеру, было хорошо видно, как невысокий черноволосый мужчина в светлой расписной косоворотке, подняв сжатые в кулаках руки, стоит напротив цепи солдат в противогазах и орет на них на последнем градусе истерики.

А потом мы увидели, как после короткой команды этого отважного таджика атаковали сразу в четыре дубинки, не оставив ему шансов на сопротивление.

Удары были на удивление хлесткими, звук доносился до нас как в 3D кинотеатре.

Неожиданно за темнокожего мужика вступились бледнолицые коренные петербуржцы.

– Фашисты! Сволочи, что же вы делаете? Фашисты!!

Дубинки ударили и по коренным петербуржцам тоже. Толпа, поначалу готовая напирать, тут же рассыпалась на фрагменты и послушно потекла туда, куда ей было указано, в центр острова.

– Поплыли-ка отсюда, Ваня, да побыстрее, – сказала мне Марта, закончив съемку, хотя я и сам уже догадался, что пора сваливать.

Папа сказал, что оплатит нам интернет 4G на месяц вперед, если мы с братом поможем ему продать шесть контейнеров мороженого за субботу и воскресенье. Баходур («Богатырь») тогда сказал, что мы продадим не шесть, а двадцать контейнеров, но я понимала, что он просто болтает, как всякий глупый мальчишка.

Так оно и вышло – когда папа встал утром в субботу, то только мама и я встали рядом, чтобы помочь ему. Баходур же спокойно спал, раскинув толстые руки на втором ярусе нашей с ним кровати, и папа, вздохнув, сказал мне, что не нужно его будить.

Я все равно толкнула брата в плечо кулаком, но он даже не шевельнулся в ответ.

Мы пошли на работу вместе с папой, потому, что он согласился, что я ему не буду мешать. А мама поцеловала меня на прощание и сказала, что я молодец.

Мы с папой шли по тротуарам, выложенным плиткой, и там я скакала по белым квадратам, так, чтобы не наступать на черные. А потом, когда начались только черные квадраты, я забиралась на папу верхом и он почти не ругался на меня, потому что сам понимал, как важно наступать только на белые квадраты. А раз белые квадраты закончились, придется взлетать на небеса, соглашался он со мной.

Так мы шли с самого раннего утра и дошли почти до обеда, но я почти не устала, когда мы вдруг дошли до деревянного моста.

Папа говорит, что ходить пешком полезно для здоровья, а цены на маршрутки слишком высоки, чтобы платить за них полную цену. Только если за рулем дядя Балхи, который не требует ничего платить, но в этот день он нам не попался на дороге.

На деревянном мосту было очень много народу. Папа встал на развилке трех дорожек и очень быстро продал первый контейнер мороженого. Я помогала ему и он хвалил меня, когда я приводила очередных покупателей.

Чтобы привести покупателя, нужно только посмотреть ему в глаза и улыбнуться. Потом аккуратно берешь его за руку и ведешь к папе. Дальше они все делают сами.

Папа говорит, что я молодец, но он так всегда говорит, даже если я что-то сделала не так. Я давно это заметила.

Когда я увидела очень страшного черного мужчину, рядом с которым шла белая женщина и такая же белая девочка, я сразу поняла, что они купят много мороженного. Видно было, что этим людям денег совсем не жалко. Девочка просто показывала на лотках рядом, что именно ей хочется и мама покупала ей это, хотя в Парке культуры и отдыха все очень дорого.

Я это знаю точно, ведь отец покупает мороженое на базе за одну цену, а в парке продает за три цены. И здесь все стоит втрое дороже, даже простая вода или кусок черного хлеба.

Белая девочка была очень красивая, и на ней были надеты очень красивые и очень новые вещи.

Мне даже стало интересно, как вообще можно играть на улице в таких новых вещах – ведь если играть в мяч, то белые кроссовки сразу станут серыми, а небесно-голубые джинсы с восхитительными блестящими украшениями и настоящими фирменными дырками, превратятся в подобие штанов Баходура, когда он играл в футбол за наших против чужих с соседнего двора. Мама тогда избила Баходура всерьез, деревянной шваброй – именно потому, что штаны были новые, а стали старыми за один раз.

– Хороший девочка! Покупай себе еще один эскимо, – сказал белой девочке мой папа, потому что эта семейка купила мороженное не у нас, а у женщины с соседнего ларька.

– Не, я пока больше не могу, – ответила девочка и вдруг уставилась на меня так пристально, как смотрит санитарный инспектор на шаверму, когда приходит на рынок.

Я знаю, она смотрела на мои джинсы, в которых я сама сделала дырки. Любому видно, что мои дырки не фирменные, что я сама резала их. Ну и пусть, что тут такого.

– Слушай, брат, бери сейчас, за полцены отдам, за другой партия бежать надо, а этот тает, – объяснил этим непонятливым людям мой папа, но черный папа с той стороны отрицательно покачал кучерявой головой и даже слегка толкнул моего папу в сторону.

Мне это очень не понравилось и я хотела как-то ответить этому неприятному черному человеку, но мой папа просто отошел в сторону и я пошла за ним, не оглядываясь. Зачем вообще смотреть на людей, которых не хочешь видеть?

Мы прошли по дороге, полной гуляющих людей, до следующего перекрестка, и там нам пришлось встать, чтобы пропустить колонну злых бритоголовых мужиков. Я точно знаю, что они были злые, потому что один из них, проходя, специально толкнул моего отца плечом. Мой отец не стал отвечать ему, просто посторонился, а тот вдруг начал кричать на него:

– Что стоишь, падла, что смотришь? Не нравится?! А мне вот ты не нравишься!? Что ты здесь забыл, скотина?! Это мой город, мой, а не твой!

Отец молчал, просто смотрел на него. Я тоже молчала, хотя хотелось сказать хоть что-то. Мы ведь не мешали этим людям. Мы вообще никому не мешаем.