Шалва Амонашвили - Основы гуманной педагогики. Книга 5. Учитель

– Вот она – Антонина Георгиевна, моя воспитательница. Теперь ты можешь идти. Вечером за мной придёт мама, так что ты можешь заниматься переездом в другой город, – сказал мальчик.

– Хорошо…

Мальчик направился в сторону воспитательницы.

Алексей Александрович ушёл не сразу – он взглядом провожал мальчика, пока тот не присоединился к группе Антонины Георгиевны. Но стоило ему повернуться и сделать пару шагов к выходу, как услышал, что мальчик зовёт его. Он подбежал к нему, взял за руку и отвёл в сторонку.

– Можно, я доверю тебе секрет?

– Конечно!

– А ты не скажешь маме?

– Нет, раз ты этого не хочешь.

– Тогда наклонись, шепну тебе на ухо.

Алексей Александрович присел на корточки, и мальчик проговорил ему прямо в ухо:

– Понимаешь, случается так, что в тихий час я мочусь в постели. Из-за этого Антонина Георгиевна злится на меня и угрожает.

В это время раздался резкий мужеподобный голос Антонины Георгиевны:

– Алексей, вернись немедленно, хватит шушукаться!

– Я ненавижу её… – шепнул мальчик, и не спеша побрёл обратно.

Алексей Александрович так и остался сидеть на корточках, как скульптура из камня. Детей завели в здание. Он прислонился к забору, закрыл глаза и вслушался в голос мальчика – хотел за звучанием и за словами увидеть то, что могло происходить в этом белоснежном здании. «Я ненавижу», – сказал мальчик. Видимо, это она ненавидит его, что и вызывает в нём ответную ненависть. Алексей Александрович не педагог, то есть не имеет диплома о так называемом высшем педагогическом образовании, но разве нужно им быть, чтобы понять: любовь воспитывается любовью!

Во дворе ещё оставались взрослые, которые привели детей; они стояли группами, о чём-то говорили, а потом медленно расходились. Сторож велел всем покинуть двор. Алексей Александрович оглянулся и нашёл уголок, где мог укрыться от сторожа. Тот, освободив двор, запер ворота на тяжёлый замок и вошёл в свою будку.

Алексей Александрович сел на траву, прислонился к стволу дерева и закрыл глаза. Тайна мальчика жгла всё его нутро. Он один со своей тайной, как и Алексей Александрович один перед своими мучительными переживаниями.

Со второго этажа то и дело он слышит резкий мужеподобный голос воспитательницы. Голос кажется ему до боли знакомым и вызывает злобу и страх.

Он старается вообразить, что сейчас происходит с мальчиком.

Смутные воспоминания начинают в нём разворачиваться, и потому в тетради из двухсот страниц об этой полосе жизни у него остались лишь неразборчивые каракули.

Но сейчас эти каракули раздвигаются как двери, и он вместе со всей группой детей входит в спальную комнату.

Воспитательница мужеподобным голосом властно произносит: «Ложитесь немедленно! Ни звука… У меня в руках ножницы. Могу кому-то отрезать что-то».

Она действительно держит устрашающего размера ножницы и крутит ими.

Дети прячут головы под одеяла.

А Алексей (его воспитательница никогда не звала ласково – «Лёша», «Лёшенька», а обзывала «дурак дураком» или что-то в этом роде) тоже уходит с головой под одеяло и закрывает глаза.

В спальной комнате воцаряется гробовая тишина; она превращается в кладбище живых детей.

На этом кладбище из-под какого-то одеяла вдруг раздаётся выстрел. Он не очень пугающий, не сотрясает пространство, но для кладбища звучный.

«Кто это?» – гремит мужеподобный голос.

Из-под одеяла вырывается рыдание обречённого: «Не я… не я… больше не буду-у-у…»

На этот раз воспитательница проявляет жалость и не режет ребёнку ничего. Она велит всем заснуть немедленно.

Алексей заснул бы, он усталый, напуганный, истерзанный. Но не осмеливается заснуть: а вдруг опять произойдёт с ним то же самое, что на днях.

Воспитательница тогда накричала на него и схватила ножницы. Он заорал и залез под кровать, чтобы укрыться от ее гнева.

Она строго и на полном серьёзе сказала ему: «Вылезай… На этот раз ничего не сделаю. Но повторишь то же самое, отрежу писульку… Понял?»

И в руках её зловеще зацокали ножницы.

Алексей после того дня не осмеливается заснуть, покрывает одеялом голову, берёт в руки писульку и держит крепко, чтобы она не свалила вновь беду на его голову. Даже сам подумывал отрезать её себе и таким образом обрести спокойствие.

Сейчас он лежит под одеялом таким же образом и ждёт, когда кончится этот мёртвый час.

В мыслях он угрожает своей писульке: «Если пустишь, отрежу».

Но мысли устают, и он засыпает.

Рука, которая крепко держит виновницу, слабеет, и страшный грех свершается. Он просыпается и с ужасом осознаёт, что лежит в мокроте.

Его охватывает злоба.

«Убью, убью», – кричит он обречённо.

Хватает писульку обеими руками и старается вырвать с корнями.

Больно, очень больно!

Но его злоба не стихает.

Вдруг одеяло, которое покрывает его, взлетает вверх, и он видит только ножницы, большие, крупные, и слышит их зловещий скрежет.

«Отрежьте… отрежьте…»

С рыданием умоляет он ту, которая стоит над ним, как зверь, и тянет руками свою плоть.

«Заткнись!» – гремит воспитательница.

Он сразу умолкает.

«Слезь с кровати!»

Он слезает с кровати.

«Раздевайся!»

Он снимает майку.

«Сними трусы!»

Он дрожащими руками снимает мокрые трусы.

«Подними руку с трусами!»

Он поднимает трусы над головой.

«А теперь шагай по комнате!»

Он делает робкие шаги.

«Быстрее!»

Он ускоряет шаг.

«Кричи, чтобы услышали все: „Я писуля!“ Кричи!»

Дети – девочки и мальчики высовываются из-под одеял и со страхом глядят, как голый мальчик, держа над головой мокрые трусы, ходит по комнате, подходит к каждому и тупо произносит:

«Я писуля… Я писуля…»

«Громче!» – кричит воспитательница.

И наступает святое мгновение. Это тогда, когда он подходит к кровати Машеньки.

И вдруг сознаёт весь ужас своего унижения.

Он осознаёт не детским, а взрослым умом, что эта женщина плюёт ему в лицо, плюёт на его честь и достоинство.

Но как пятилетний, он не выдерживает этот ужас и падает у кровати Машеньки, потеряв сознание.

Потом он приходит в себя в кабинете медсестры.

Оттуда его забирает грозная воспитательница, которая не расстаётся с ножницами. Отводит в угол и строго внушает: «Никому об этом ни слова, понял?» – скрежещут ножницы.

Он кивает головой, но не знает, о чём она, ибо всё произошедшее вспоминается смутно…

Алексей Александрович весь в поту. Тело его будто вот-вот взорвётся, как бомба. Со второго этажа белоснежного здания вдруг раздаётся гром мужеподобного голоса: