Сергей Баев - Наши в городе. Сборник новелл

– Семёныч, ты, блин, чо, банк грабанул, или наследство из Израиля получил? А может, ты высокооплачиваемый киллер?

– Не угадал. Банк я не грабил, в Израиле родственников не имею, а оружия сроду в руках не держал.

– Тогда откуда эта роскошь? А почему прихожая как гадюшник? Я чего-то не врубаюсь? Ты, Семёныч, кто?!

– Конь в пальто. Давай по рюмашке прилепим, после всё узнаешь.

…Леонид Семёнович распахнул холодильник и выставил на стол разнообразные деликатесы, названия большинства которых Олег Игоревич даже не знал: немецкая ветчина, исландская сельдь в вине, испанские маслины величиной с яйцо, балык, красная икра из Канады, настоящий бородинский хлеб и многое другое.

– А я кумекаю, чо ты, Лёня, такой свеженький и бодренький, а ты, оказывается питаешься, как Рома Абрамович… Круто…

…Леонид Семёнович отодвинул в сторону бутылку дешёвой водки, наверняка бодяжной, достал из холодильника настоящего «Смирнова» и наполнил рюмки.

– Ну, Олег Игоревич, давай за новую реальность, за встречу!

– Присоединяюсь! Красиво сказал!

…Они хлопнули по сотке, закусили, чем Бог послал и перешли к душевному разговору: как из нищего пенсионера переквалифицироваться в успешные бизнесмены.

Первым слово взял хозяин загадочной квартиры.

– Вот ты, Олег, спросил: кто я такой? А я тебе отвечу: я обычный продавец цветов.

– Ты, типа, на чурок пашешь? Берёшь у них цветы и продаёшь? Так ведь они жадные, копейки платят.

– Нет, на чурок я не горбатюсь, это мне западло. Не люблю я их…

– Ну, это понятно. Кто их любит… Козлы, всю Россию оккупировали.

– Сейчас не об этом, хотя, время придёт, вспомнишь меня. Я, сам видишь, не скинхед, но считаю, что они уже оборзели.

– Семёныч, после первой и второй, – сокол не пролетит. Давай, банкуй… Водочка у тебя вкусная и прозрачная, как слеза комсомолки, мягко идёт, пушистая, как первый снег.

– Да ты, Олежка, философ, как я погляжу. Книжки не пытался писать? Красиво мысли свои излагаешь.

– Не, даже не думал. Образухи у меня не имеется. Я же всю жизнь лампочки крутил в горячем цеху, учиться некогда было, да и зачем.

…Леонид Семёнович наполнил рюмки и произнёс оригинальный тост: «Будем!!!».

– В смысле, как это «Будем»? Где будем? Когда будем? Зачем будем? С кем будем? Я чо-то не догоняю.

– Просто, будем, Олег, в смысле, – просто будем жить.

– Ну я совсем тупой. Завод за сорок лет все мозги высосал, потом, – перестройка, лихие девяностые, никакие нулевые, сегодняшний бардак, телек, – совсем думать отшибло.

– Олег, скажи у тебя пенсия сколько?

– У меня, Семёныч, пенсия приличная, – аж, двенадцать тысяч, плюс охранником в супермаркете подшабашиваю, это ещё десяточка, опять же, сын раз в месяц жрачку подкидывает. Жить можно!

– Погоди, минуточку. Гляди, наши гол забили! Здорово! Дрючить надо все эти московские клубы и «Зенит» заодно. Ладненько, извини, давай погнали дальше.

– Я толкую, жить можно…

– А чего же ты тогда каждый месяц попрошайничаешь? Уверен, не только у меня, но и у всего подъезда.

– Ну, дак, это… всё одно не хватает… Я впроголодь, конечно, не сижу, но иногда кроме картошки с квашенной капустой ничего нет. Хоть шаром покати. Я хозяйство совсем вести не умею. Как жена померла, так никак в ритм не войду. К тому же заводская привычка осталась, – водочку люблю. Не просто всё, Семёныч; бывают дни, хоть волком вой. Уверен, что за работу на вредном производстве мне пенсия должна быть не двенадцать тысяч, а все сто двенадцать…

– Согласен с тобой! Мы на государство, как проклятые пахали, а оно нас, как отработанный шлак выкинуло. Эти гады, если могли бы, то вообще, пенсию не платили бы, как в Узбекистане. Я вот доцентом служил, так за год до пенсии под сокращение попал. Выкинули на улицу, как кота блудливого, как суку последнюю.

– И сколько тебе, Лёня, на старость определили?

– Не поверишь, шесть тысяч…

– Ни хрена себе?! Я считал, что учёные, там преподаватели всякие, в шоколаде, а оказывается…

– В полном дерьме, Олежек, по самые уши… Ответь мне, ты когда-нибудь жил на шесть тысяч, причём, один, без всякой поддержки?

– А дочь? Она что не помогает?

– Она уже почти пять лет, как в Германию эвакуировалась вместе с семьей. Они там сами пока сопли на кулак мотают. Через какое-то время, конечно, встанут на ноги. То, что ты на столе видишь, – это последние три года я так жирую, а до этого, чуть с голоду не подох. Газеты продавал первое время, пытался грузчиком вкалывать, на бирже труда гроши получал. Короче, тяжко пришлось… Затем жена померла, ну ты в курсе. Совсем тоскливо стало на душе.

– Давай, Леонид Семёнович, жён наших помянем.

– Давай, за тех кого с нами нет, не чокаясь…

…Бутылка «Смирнова» опустела, но дури в голове не наблюдалось; качественная закуска и настоящая водка не оставляли шансов опьянеть. Разговор по душам, и в самом деле, задался, несмотря на то, что за столом находились два совершенно разных человека: по образу жизни, по образованию, по менталитету.

– Я всё спросить хочу. Чего у тебя, Лёня, прихожая такая убогая?

– Это специально! Когда почтальонша пенсию приносит, то жалеет меня и ни о чём не догадывается. Это я так конкретно шифруюсь.

– Теперь врубился. А дальше прихожей ты никого не пускаешь. Умно придумано. То-то я торчал в прихожке, тебя ждал и весь обрыдался.

– А зачем мне, Олежек, неприятности с бандосами. Та же почтальонша ненароком навести может.

– Тоже верно. Ну и хитрый ты, доцент!

– Страна такая; чуть клювом щёлкни, до нитки разденут и жизни лишат, а я ещё хочу немного небо покоптить, Мир поглядеть, попутешествовать, к дочери съездить…

– Ещё вопрос: на хрена тебе одному трёхкомнатная хата? За неё же надо платить, полагаю, штуки три, а то и больше. Разменял бы на однушку, а разницу в карман. Я бы так и сделал…

– Не сечёшь ты, Олег Игоревич, ностальгического момента. Не в деньгах счастье. В этой квартире родители мои обитали, я вырос, женился, дочка родилась; не могу я родные стены бросить, память предать, да и возраст не тот, чтобы место жительства менять. Опять же, жульё кругом, могут с квартирой кинуть, вон сколько случаев.

– А не боишься, что братки тебя за жабры возьмут и на улицу выкинут?

– Нет, Олег, не боюсь! Дверь входная, хоть и хлипкая на вид, а внутри стальная, замки лучшие в мире врезаны. Я тут, как в крепости, осаду могу выдержать.

– Всё предусмотрел… Ну, а буржуем, как стал?

– По большому счёту, случайно… Где-то года три с половиной назад наведался к жене на могилку. Прибрал всё, стою, как истукан с ней беседую, на жизнь поганую жалуюсь, слёзы горькие глотаю…

– И что дальше?

– А дальше, гляжу на соседнем участке, через дорогу, бабуля с огромной сумкой цветы со свежей могилы тырит. Ну я пригляделся, а она меня не замечает. Собрала быстренько букеты и на выход.