Павел Богучаров - Иосиф

Рассказ этот, ещё «перестроечный», давно просился наружу, и время его, кажется, приспело. В юбилейные торжества Михаила Сергеевича Горбачева история, когда-то рассказанная моим отцом и которая имеет отношение к планетарному юбиляру, ну… просто требует выплеска!

Но сначала о моем отце.

Родился он в Хоперском округе Всевеликой области Войска Донского в 1908 году 22 сентября – на Иосифа Волоцкого. И нарекли его Иосифом. Нас – трех сынов и дочь отца нашего Иосифа – имя его в разных ситуациях не раз выводило на определённые пути-дорожки. Иосифович! – это же звучит! Но об этих путях-дорожках другие истории. Сначала – о самом Иосифе.

Место географическое, где прошло детство отца, – нынешняя Волгоградская область – граница с Воронежской областью и Ростовской – с Вешками. Хутор Водины. Его уже нынче нет. На месте прадедовского подворья – заброшенное уже и забытое кладбище. По рассказам отца и тетки нашей Серафимы, прапрадед Осип переехал на Водины из станицы Тишанской.

Жил отец в семье своего деда – Богучарова Ивана Осиповича. Подворье было большое и огороженное частоколом. Отец говорил, что жили, как в крепости!

Лет в десять или одиннадцать – он сам об это не мог точно сказать – его… подстрелили. Какой-то лихой человек прострелил мальчишке коленную чашечку. Попал прямо в средину. Пуля прошла навылет. И навсегда остался отец хромым. Но всю жизнь он скрывал настоящую причину своего увечья. И если мать обучала нас школьным наукам, то отец – житейским ремеслам и самой жизни.

Однажды, это ещё в школьные годы было, колол я дрова в своем дворе. Вечерело. В хате уже горел свет. Отец – за своим сапожным верстаком, который выходил к окошку, а окошко – во двор, – нет-нет да и наблюдал за мной, улыбался. Я наколол большую кучу, лихо вонзил топор в плаху и пошел в хату. Шел по-взрослому размахивал натруженными руками, думал, отец сейчас похвалит. Скажет: «Хорошую ты нынче кучечку дровец набухал!»

Только я через порог:

– Убери топор в катух! – приказал он.

Я редко видел отца таким строгим! Топор убрал, но губы надул – не понял, за что он так на меня… Уже за ужином отец подмигнул и сказал:

– А кучечку дровец хорошую ты нынче набухал. Но вот я тебе расскажу! И ты на всю жизнь запомни! Ты знаешь, у нас на Водиных история какая вышла? В революцию. Власти тогда уже никакой не было или она уже пришла, новая? Ну, так вот! Недалеко от нас Харламовы жили. Оставили вот так топор в дровосеке, а этим же топором их всех и порубили. Зашли во двор эти, в кожаных тужурках с бантами красными, взяли хозяйский топор – он тут же им на глаза попался! Взяли, и всех – и старого, и малого… А семья, знаешь, какая большая была – человек двадцать! Снох, детей – всех! Так что, нарубил – и убери топор подальше от греха.

– А они чего, белые были? – спросил я.

– Кто?! – не понял отец.

– Ну, Харламовы?.. Белогвардейцы?

– Какие белогвардейцы?! Они родственники наши были! Грудные дети остались! Бабки! Я же тебе говорю – снохи. Аким там ещё был, ровесник мой, и мы с ним ещё дружили. И его – всех! Подчистую! А взрослые – воевали…

– В тужурках, между прочим, и с бантами красными ходили, чекисты, па! – заносчиво проинформировал я отца и огородил чекистов от несправедливых нападок. – И зачем им топор, они с маузерами ходили! Может, бандиты какие-нибудь переодетые зашли?

Отец долго и в упор «понимал» меня, и свирепо выдавил:

– Ты, «маузер», слухай отца своего и не болтай, что не надо! Они у меня – вот! В глазах стоят! «Переодетые»! На всю жизнь остались! Они, эти переодетые, знаешь, сколько в тот раз в нашем хуторе почикали, «чикисты»?! Не болтай лишнего нигде и никогда!

– А зачем же они их тогда? – не унимался я.

– Табе, комсомольцу, пока это не понять! – взорвался отец. – Чикист ещё мне тут!

Не помню, чем закончился тот диалог наш с отцом. Наверное, я ещё больше стал дерзить, заступаться за «чикистов». В то время я действительно в комсомол вступил. И больше всего любил историю. А отец, вообще-то, очень редко затрагивал политику и всего того, что было с ним. Я же, отличник по истории, с тайным и грустным неудовольствием считал тогда, что ничегошеньки он, отец мой безграмотный, и не знает! Ни про благородных чекистов, ни про настоящих красноармейцев…

Прошло не одно десятилетие. Имею свой дом, баню с дровами. Живу на выглядке, где с одной стороны путь-дорожка пролегает, по которой ходит и шастает всякий люд. И в последнее неспокойное время стал чаще вспоминать эту историю, рассказанную отцом. Вспоминать и за топором присматривать.

Но, про коленную чашечку.

До восьмидесяти лет нам, детям своим, рассказывал про какую-то горочку:

– Да вот, катались мы с горочки на коньках. А у меня такие хорошенькие были коньки – СНЕГУРКИ! Завернутые такие… носики, – при этом отец умилялся, говоря про носики. – А внизу канавка была. И как я её и не заметил… и кэ-эк!.. Об канавку. И вот вышло как…

– А горочка большая была? – спрашивали мы.

– О-о, крута-ая! – важно тянул отец.

Я представлял горку, но почему-то свою, канавку, на которой я как-то запнулся и больно стукнулся. Но горка моя была так себе, не такая уж крутая. Но было больно. А отцовская?! Ведь он так стукнулся, что нога не стала гнуться!.. Выходила ужасная картина!

Года за два до своей смерти он рассказал про настоящую «горку».

– Какие там коньки! Я даже не понял, с какой стороны стрельнули – спереди или сзади! Коленку обожгло и всё. А на горочке мы стояли Это точно! С братом Тишкой. Петро ещё малой был, а Иван – грудной. Спереди – лесок, а сзади – яр…

Примерно в то же время, когда его подстрелили, умерла его мать Варвара Григорьевна. А был это 1919 год. В семье осталось пятеро детей. Ещё сестра у отца была, тетка наша – Серафима Павловна. Отец – Иосиф, был старшим. Дед наш – Павел Иванович, как вспоминал отец, в это время рядился во все одежды! Был и белым, и в бандах ходил, а потом стал красным и раскулачил своего отца – Ивана Осиповича. Он раскатал дом, в котором сам когда-то жил, и вывез его в станицу Шумилинскую. Отец рассказывал, что из этого материала выстроили школу в Шумилинской…Вскоре умер Иван Осипович, а дед Павел Иванович потом переехал в соседний хутор Кривой. Кстати, хутор Кривой упоминается у М.А. Шолохова. Здесь была расстреляна «банда» Фомина. Сейчас в Кривовском тоже никто не живет. Ни одного человечка, а вот крест там недавно поставили – «банде» Фомина.

Вышло так, что в 1919-1920-е годы до отцовской простреленной коленки никому не было дела. И отдали Иосифа в селение Солонка хохлам, как не годного к строю казака, на обучение сапожному делу. Весь социализм отец видел и испытал от начала его и до конца. А начало построения социализма для Иосифа было довольно оригинальным.