Егор Шевелёв - Узник острова Райкерс Айленд. Американский дневник

На улице очень тепло +21С. Выхожу погулять. На улице не только тепло и хорошо, но и мокро. Вся трава мокрая от обильной росы. Гуляю кругами, одетый в свитерок и спортивные штаны. Желтеющие листья постепенно опадают с деревьев. Посмотрел себе под ноги, штанины снизу намокли, к ним налипла сухая трава и грязь. По возвращении в хату пришлось стирать штаны, носки и мыть кроссовки.

Хорошая новость – удалось добыть такую дефицитную сейчас сладость, ведь сам того не ведая, я оказался хранителем ещё более дефицитной вещи – ваучера-купона на стрижку. На суд я решил твёрдо не стричься как все делают (неужели бритоголовость здесь у судей ассоциируется с невинностью?), а пойти на рандеву с судьёй и прокурором в своём самом естественном виде – хорошо помытой головой с волосами умеренной длины и в тенниске с воротником, а не казённой белой футболке. Я обменял свой ваучер на сладость, псевдоколбаски и чипсы. Хоть это и запрещёно здешними правилами, но все так делают. Ибо это есть жизнь. Куплю себе другой ваучер на следующей неделе.

Звони домой – сегодня дошло моё письмо. 13-го послал, 25-го дошло. Быстро. В голове зародилась идея быстренько послать домой побольше из того, что я успел написать.: а это и дневники, и главы книги. Я взял разлинованный листок бумаги и провёл карандашом ещё одну линию между уже напечатанными линиями, пользуясь вторым альбомом вместо линейки. Теперь на одну страницу поместиться в два раза больше текста. Архивация, однако. И экономия не только бумаги, но и денег: здесь на почте письма взвешивают, чем тяжелее письмо, тем больше денег стоит отправка. Моё воображение рисует тысячи исписанных страниц. Тем более черновики всё равно надо переписывать и исправлять: ума не приложу, почему в них столько описок, черканий и стрелок переноса фрагментов написанного текста. Плюс это резервное копирование данных на случай если письмо не дойдёт и потеряется. Весь день занимался кропотливой писаниной. Мелкие буквы пишу гораздо медленнее, чем обычные крупные и плохо читаемые. Под вечер онемел кончик большого пальца руки. Работы «не початый край». И когда это я успел исписать столько листов?

Вторник 26 октября 2010.

Сегодня сбылся наяву один из моих редких ночных кошмаров. Я сначала даже не поверил – ведь такого просто не может быть. Рано утром меня разбудили. Нет, это уже не сон. Это явь. Меня, дипломированного специалиста по экономике и без пяти минут полиглота. Меня, заполнившего все необходимые документы, что я не бомж с улицы. Меня вызывают в школу!!! Мир сошёл с ума. Снова в школу. Иду, умываюсь, чищу зубы и пытаюсь проснуться. Голова сосем не соображает. Видос соответствующий. Кое как приглаживаю волосы. Что вообще происходит?

Иду к другой дежурной ментихе, сидящей в «пузыре». Задать ей вопрос я так и не успел. Она называет мою фамилию (и почему этих чёрных молоденьких негритянок так интересует правильное произношение моей фамилии? Первый раз переспрашивают, а потом запоминают) и указывает на соседнюю дверь. «Горщон Академия» – это наше ПТУ, училище на 2 года. Это ещё что такое? Нет, это не ошибка. Вхожу в школьную дверь.

Там сидит тётка с кипой листов на столе, её помощник спрашивает из какого я дормитория. Она отвечает за меня: с десятого. Они вдвоём видели из какой двери я вышел и прошёл со своего дормитория до их школы. – не более 15 шагов. К чему этот глупый дежурный вопрос? Она умней его, наверное учительница. Они находят мою фамилию в списках. Указывают на дверь за их спинами. Вхожу.

За дверью располагается маленький тесный класс с одноместными партами, за которыми сидят несколько инмейтов. Одна пожилая белая тётка сидит у школьной доски, одна толстая негритянка – за школьным учительским столом. Тишина. Я вообще не соображаю что происходит. «Морнинг» – говорит мне негритянка. «Морнинг» – говорю я ей, очень заспанно и как-то печально. Жестом руки она указывает мне на пустые парты. Сажусь поближе, за сокамерником из моего дормитория. «Дую спик спанишь?» «Йэс» – отвечаю я на автомате. Часть мозга всё-таки просыпается. «Бат ай эм нот латинос. Ай эм рашн». Лицо негритянки при этом выражает крайнее удивление. Она тут же начинает рассказывать лично мне о прелестях образования, открывающего широкие перспективы в будущем. Вторая тётка вторит о том, что многие получают образование в тюрьмах и это нормально. Только сейчас замечаю, что у негритянки нет четырёх передних верхних зубов, при этом у неё отменная дикция. И как это у неё получается так разговаривать? Наверное, кто-то из учеников постарался, или плохо водит машину и не пристёгивается.

Я всё ещё «не въезжаю» в суть происходящих вещей. «Что вы можете мне предложить?» – куда, кда же подевался мой акцент? Почему спросонья у меня такое идеальное произношение и вообще какой-то чужой, совершенно не мой голос? Она смотрит на меня как на умалишенного. Нет, она не верит, что я русский. Зачем я сказал, что я русский? Потому, что они вряд ли знают о существовании Украины, а объяснять ей где это и что это, мне лень. Ещё подумает, что в этой далёкой стране читать и писать не умеют, как в каком-нибудь Буркина-Фасо или Папуа Новой Гвинеи. Поэтому мой мозг на автомате сказал «рашен». Она вообще мне не верит. После театральной паузы она говорит: «Скул». «Вот скул?». «Скул» – упрямо повторяет и сверлит меня взглядом. «Вот кэн ю тиг ми? Ис ит джаст симпл праймари скул?». «Йес». Она выжидает. Ждёт от меня энтузиазма в грызке гранита науки. Сонный я остаюсь безучастным к происходящему. «Ноу, ай эм нот интрестинг ин зыс». После этой моей фразы я как будто уменьшаюсь в её глазах. «Какую школу в Нью-Йорке ты закончил?», «Я никогда не был в Нью-Йорке, но у меня есть диплом». «Где ты получил диплом?» «Украина». Теперь я окончательно кажусь ей завравшимся нелегалом, нарушающем все мыслимые устои её родной страны. «Вот кайнд оф дигри ду ю хэв?» Тут я ещё немножко просыпаюсь. Ага, сейчас они предлагают мне школу не совсем начальную (с 1-го по 8-й класс), как предлагали в первый раз, а 9—11 классы среднеобразовательной школы. Чудесненько. Выпаливаю с совершенно безразличным видом и безучастным голосом в полной тишине: «Ай хэв юниверсити дигри. Мастер дигри оф экономик энд бэнкинг». Моего сидящего спереди сокамерника после этой моей фразы «пробивает» на смех. «Хи ис гэниус, вот ду ю вэнт фром хим.» Негритянка не верит. Старая белая тётка заявляет: «У них в России совершенно другая система градации образования. Но они очень умные. Русские сидят у себя дома, здесь в тюрьме я их не видела». К чему она это сказала? Неужели я похож на мексиканца-нелегала? Они обе не верят мне ни на грош.

И тут в классе раздаётся вопрос: «Мастер экономик энд вот?» Поворачиваю голову налево. Мужик в светлой рубашке сидит на тумбе у стены. Молодой опрятный. Не заключённый. За доли секунды мой мозг окончательно проснулся. Интуиция вопит: Ахтунг-ахтунг (тревога)! Во-первых, он не учитель. Если он учитель, то я балерина. Во-вторых, он не мент-охранник. В прошлой школе, где я был, охранники сидят в форме с прищепленным на груди жетоном. У этого мужика что-то висит на шее. Я чётко вижу шнурок благодаря полу расстёгнутому вороту рубахи. Это без сомнений детектив. Федерал. Они бродят по тюрьме как призраки и занимаются никому не понятными делами (наверное, грызут бюджетные деньги, симулируя бурную активную деятельность). Ему за меня сказали «Бэнкинг». Он смотрит на меня. Он один верит мне. И мне это не нравится. Не сболтнул ли я лишнего? Всё равно буду ссылаться на секретную службу. У них есть доказательства моей образованности, ведь моя университетская выпускная дипломная работа проходит как улика по делу. Я хотел было сказать, что мой диплом они могут увидеть в Вашингтоне у федералов, его они изъяли в ходе обыска в Киеве. Но под прицельным взглядом федерала мне расхотелось метать бисер. Молчу.