Pen Name - Участники рынка

Смрадная фура отъехала от бензоколонки, открыв оператору вид на стоящий посередине площадки Лексус. Глеб шагнул из прохладного салона на жаркий, до озноба, асфальт, вдохнул запах горячей резины и махнул рукой в направлении окошка кассы. Через пару минут оттуда появился щуплый человечек с недовольным лицом.

– Привет! – Привычно оглянувшись по сторонам Глеб протянул оператору бензоколонки тоненькую пачку долларов. – Палычу очень понравилось, повесил в малой гостиной, хвалится перед гостями.

Фура уже была далеко, и они стояли совершенно одни на планете под названием М2, среди выпуклых полей, у серого полотна трассы, на которой в дрожащем кипятке воздуха маячили букашки далеких машин. Неяркая, светлеющая к горизонту зелень полей перемежалась пятнами и полосами леса, голубой купол неба с белыми мазками облаков замыкал огромный объем, придавал картине законченность гармонии.

– Спасибо, – длинные пальцы свернули деньги в трубочку, небрежно засунули в задний карман. – Сменщик минут через десять будет… Посидим у меня?

– Конечно.

Как обычно, проходя в комнату узким коридором, Глеб задел плечом книжный шкаф, заставленный подписными изданиями советских времен, и чуть не свалил лежащие наверху пыльные стопки газет вековой давности. Не очень ухоженное холостяцкое жилище, в трехэтажном доме шестидесятых годов постройки, в подмосковном поселке городского типа. Облупившаяся краска на подоконниках, скрипящие полы, рассыхающиеся дверные коробки. Вся комната была завешена картинами в подрамниках, еще с десяток их стоял на полу вдоль стен. На полотнах маслом и гуашью были изображены люди, собаки, лошади, пара крокодилов, еще кто-то непонятный с длинными лапами… Персонажи двигались, стояли, сидели; люди жестикулировали, дрались, обнимались. Тематика – спортивная, эротическая, просто непонятно какая. Фон на картинах был самый минимальный, элементы натюрморта практически отсутствовали.

Накрывая на стол, хозяин ехидно полюбопытствовал:

– Как там, Палыч? Не хочет заказать портрет голой внучки?

Он крутанул на ладони бутылку виски и поставил ее на стол.

– Могу также предложить трогательную марину с одинокой лирической крысой на фоне заката, или батальное полотно «Дочь миллионера, сосущая хуй у пьяного гастарбайтера».

Глеб примирительно улыбнулся. Они играли с Художником в игру советских времен – пили и разговаривали на отвлеченные темы. Больше играть в такую игру ему было не с кем. Иногда он пристраивал работы Художника, иногда покупал их для себя – с рынком у Художника отношения не очень ладились, чем и объяснялось его многолетнее присутствие на бензоколонке. Знакомы они были со школы, и периодически Глеб испытывал искушение привлечь Художника к своим делам, поправить его бедственное материальное положение, но каждый раз интуиция его останавливала. Он понимал, что Художник – не партнер в современной экономике: не рискнет, не догонит, засомневается, а в результате – глупость хуже воровства – сдаст. В самый неожиданный момент. Когда общаешься с плохим или среднеобычным человеком, можно предполагать определенный уровень надежности (он же – предательства), но, когда перед тобой хороший человек, степень подлости, которой он может достигнуть, непредсказуема. Жизнь научила его осторожности, дистанции в отношениях. Вот он ее и соблюдал. Водка этому не мешала, он был достаточно натренирован.

– Социализм был царством свободы.

– Да, – согласился Глеб, вспомнив все освоенные им подъезды и нелепо-честных девушек, подаривших ему свою первую нежность, – социализм благоприятствовал любви. – В отсутствие денег критерии выбора были гуманистическими, ясное дело. Ближе к эстетике менестрелей… Сексуальный опыт был открытием, а не как сейчас – цитатой.

– «Будьте как лилии» – Художник хлопнул вискаря и закусил шпротиной. – Вот мы все тогда и были как птицы небесные!

Вечерние новости рассказывали об очередном захвате на море: к несоразмерно высокому борту судна бойко прилаживалась надувная лодка с вооруженными силуэтами. Художник кивнул головой в сторону экрана.

– Для меня эти ребята – олицетворение витальности человеческого рода. Прикинь – в Сомали половина населения больна СПИДом, природных ресурсов, образования, государства – ничего нет. Так что ж им, сдохнуть? Конечно, все прогрессивное человечество хотело бы именно этого. Чтобы осталось пустое побережье, на котором можно будет налепить королевских отелей. Но! Ребята с таким подходом не согласны. И вот они идут и отнимают то, что богатенькие нагло возят мимо их берега. Причем, они еще никого не убили, заметь! Меня это просто поразило, когда я узнал… Считается, что если они «бомбанут» контейнеровоз, то мореплавание в этих краях закончится – страховые компании больше не возьмутся страховать грузы. Пираты тут первые парни на деревне – накупили джипов, строительство коттеджей началось вдоль побережья, все девки ихние… Сидят по кабакам – тоже недавно возникшим – пьют с заложниками… А все потуги развитых стран их прищучить ни к чему не приводят. И, честно сказать, выглядят омерзительно – когда увешанный ракетами эсминец берет в плен надувную лодку с пятью черными – это жалко и отвратительно! Это – аморально! А не их пиратство. Они просто борются за выживание. Теми средствами – в виде ржавых ружей и надувных рыбацких лодок, которые у них есть. Их хотят сжить со свету, но – вот беда! – не могут привинтить подходящий к случаю закон.

Он яростно потер нос.

– Я болею за них всей душой.

Водка одухотворяла, она всегда одухотворяет, от нее, как говорил Станислав Леонидович, еще никому хуже не стало. Истина была где-то рядом, казалось ее можно ухватить рукой, казалось, она вот-вот всплывет в следующем слове, интонации, взгляде…

– …психологическая подоплека эсхатологических идей: личные неудачи и осознание конечности собственного бытия. В результате – «запалить бы этот свет с одного конца на другой!»

– Ну… мне всегда казалось маловероятным, что конец света придется именно на отрезок моего земного существования.

Наверное, все это было «пустое», не несло в себе не то чтобы практической ценности, но даже и намека на оную. Это было игрой в умных. Выпившему человеку вообще очень легко быть умным, надо просто говорить слова и иметь перед собой адекватного, то есть, той же степени подпитости, собеседника. Им было наплевать на практическую ценность. Они говорили с легкими улыбочками:

– … и мы, в нашей моральной бесштаности, русской ненависти к ближнему, и тяге спиздить, интеллигентно именуемой жаждой легкой наживы, быстренько превратились в африканское племя, поклоняющееся обезьяне.