Валерий Рощин - Время первых

Под потолком разом заморгали и погасли все лампы с прожекторами. Через секунду зажглись боковые фонари аварийного освещения.

Все, кто находился поблизости, бросились к пострадавшему инженеру. Вокруг моментально скопилась толпа людей.

Расталкивая их, к Никишину подошли Королев и Черток.

– Дышит? – озабоченно спросил Главный конструктор.

– Не видно… – ответил кто-то. – Темно…

– Пропустите врача!..

Комбинезон на Никишине дымился. Кожа предплечий потемнела, а ладони обуглились.

Над пострадавшим склонился дежурный врач. Он осмотрел грудную клетку, ощупал запястье, приподнял веко…

– Ну что? – прозвучал в напряженной тишине голос Королева.

– Мертв, – поднялся доктор.

Стоявший рядом Раушенбах прошептал:

– Господи…

– Я хочу точно знать, что произошло. Точно! – громко произнес Сергей Павлович. – Борис Евсеевич, доложи мне через полчаса: что произошло с электрикой.

– Есть.

– Я так понимаю, что комиссию отменяем? – спросил Феоктистов.

– Ни в коем случае! – строго глянул на него Королев. – Я желаю, чтобы они увидели все это! Нам крайне необходимо, чтобы они об этом знали! И пускай доложат кому следует…

У Королева не было близких друзей, так как он всегда был одержим идеями, а не людьми. Существовали коллеги, преданные единомышленники. В молодые годы – Сергей Люшин, Петр Флеров. В зрелости – Василий Мишин, Николай Пилюгин, Борис Раушенбах, Борис Черток. А друзьями Главный так и не обзавелся.

Сотни людей вспоминают его, описывают в своих книгах и мемуарах, но ни один из них не имеет права сказать: «Я был близким другом Сергея Павловича».

Вероятно, так происходило потому, что не разделявшие его идей люди не были ему интересны, а близкая дружба с коллегами страшила усложнениями деловых взаимоотношений. Ведь друзьям всегда труднее приказывать. Он жертвовал дружбой ради Дела всей жизни.

Наконец, имелась еще одна веская причина: настоящая дружба всегда требует времени и внимания, а времени у Сергея Павловича было в обрез. И в молодости, и в зрелые годы.

Очередной рабочий день в клинике не предвещал сюрпризов. До тех пор, пока в ординаторскую к доктору Карпову не ворвалась медсестра.

– Евгений Анатольевич, там с Беляевым плохо! – взволнованно доложила она.

Дежурный врач нес полную ответственность за подопечного космонавта, потому подскочил с кресла словно ужаленный:

– Как – плохо?!

От ординаторской до палаты они шли быстрым шагом, изредка переходя на легкий бег.

Распахнув дверь, доктор Карпов удивленно замер. Беляев стоял на здоровой ноге с торца кровати и, вцепившись в каретку руками, с хриплым ревом то поднимал ее, то опускал. Специальная кровать была тяжелой, и космонавту приходилось изрядно напрягать все мышцы тела. Лицо заливали капли пота. По всему было видно, что каждое движение из-за острой боли дается ему крайне тяжело.

– Товарищ Беляев, что же вы творите?! – бросился к нему врач.

– Как что творю?! – на мгновение прервал тот упражнения. – Вы же сами сказали, что ногу надо нагружать.

– Я имел в виду небольшие нагрузки, возрастающие постепенно и понемногу.

– Простите, Евгений Анатольевич, но времени у меня нет. Совсем нет…

Павел Беляев пользовался большим уважением в отряде космонавтов, и его травма здорово расстроила товарищей. Даже Юрий Гагарин встречался с врачами и лично просил поставить Павла в строй.

Началось продолжительное лечение. Беляева постоянно мучил вопрос: оставят ли его в отряде космонавтов?

После пяти месяцев различных процедур кости срослись, однако больная левая нога оказалась чуть длиннее здоровой правой. Хирург предложил сделать сложную операцию.

– Вы можете гарантировать, что после операции нога срастется правильно и меня оставят в отряде? – спросил Павел.

– Нет, – честно признался врач.

И тогда Павел отказался от хирургического вмешательства и предложил другой выход – усилить физические нагрузки на ногу. При этом попросил отпустить его домой, не беспокоить и дать возможность полечиться самостоятельно.

– Если через три недели не приведу ногу в норму – вернемся к вашему предложению, – пообещал он.

Хирург согласился. И потянулись изнурительные тренировки в домашних условиях…

Татьяна – супруга Павла – сразу почувствовала внутреннюю тревогу, обеспокоенность мужа. Успокоила как могла и помогала во всем.

В квартире появились две тяжелые гантели. По пятнадцать раз в день Беляев брал их в руки, опирался спиной о стену, переносил вес тела на больную ногу и стоял на ней по двадцать – двадцать пять минут. Было невыносимо больно, по лицу стекали капли пота, но он, стиснув зубы, стоял. Думал о чем-то отвлеченном, вспоминал…

Вспоминал далекое детство в Северо-Двинской губернии или учебу в школе на Урале; работу на заводе или первые годы службы в Красной армии.

Более всего во время придуманной им терапии помогали воспоминания об одном неординарном случае на Дальнем Востоке.

В тяжелые послевоенные годы он проходил службу в Приморском крае в составе гвардейского истребительного авиационного полка Военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Служил командиром экипажа, затем старшим летчиком, командиром звена, заместителем командира эскадрильи по политической части.

Однажды, патрулируя акваторию Японского моря, Беляев вел группу самолетов «Ла-11» по маршруту, соединявшему несколько островов с материком. Когда до берега осталось двести километров, начал барахлить мотор – отказал топливный насос.

Под самолетом – куда ни глянь – бесконечная гладь океана. Глазу не за что зацепиться – ни торчащего скалистого островка, ни корабля, ни рыбацкого траулера. Истребитель вел себя нормально, но обороты двигателя изредка проседали, и высота в эти моменты стремительно уменьшалась.

Через несколько минут нервного полета положение усугубилось – двигатель заработал с явными перебоями. Баки были заполнены топливом, но на перемещение РУДа он не реагировал.

При отказе двигателя в полете самолет превращался в обычный планер с той лишь разницей, что быстрее терял высоту. Если отказ происходил над землей, то шанс удачно приземлиться оставался – была бы подходящая ровная площадка. Но на этот раз под самолетом раскинулся океан.

Павел дотянулся до рукоятки ручного насоса подкачки топлива и несколько раз энергично двинул ее вверх-вниз. Двигатель моментально отреагировал и восстановил нормальные обороты; самолет прекратил снижение. Из чего летчик сделал вывод: двигателю попросту не хватает топлива.

И, схватившись за рукоять, он принялся постоянно подкачивать из бака бензин. Так и летел в сторону ближайшего берега – левой рукой ворочал ручку управления, правой совершал возвратно-поступательные движения…