Виктор Ефремов - Бескрылый воробей

– А, быть может, ты просто мудак?

– Действительно, – я поднял бокал, – за мудаков!

Звон бокалов повторялся из раза в раз. Мы хмелели, трезвели, опустошали бутылку за бутылкой, жгли раковые палочки, смеялись, рассказывали друг другу свои жизни.

– Мне завтра нужно съездить в соседний городок.

– За городом тариф выше?

– Идиот.

– Извини.

– Можешь остаться, тебе ведь некуда идти.

– А как же твои клиенты?

– Я найду компромисс, не волнуйся. Только никаких шлюх и наркоты!

Я засмеялся. Мы засмеялись. Мне определённо нравился её стиль.

– Одно условие: прочти мне свои записи.

– Идёт! Только сперва надо бы привести их в порядок. Трудно будет воссоздать хоть мало-мальски ровную структуру повествования из всех этих перепутанных обрывков. И, знаешь, я ещё никому не показывал своё детище.

– Большая честь, господин писатель! – в воздухе повис очередной бокал.

Болтовня продолжалась до глубокой ночи и завершилась делом.

К обеду я проснулся один. В воздухе стоял еле слышный запах духов. За окном прела груша, окутанная стаей перелётных птиц. Старина Иисус вновь занимал своё место и смотрел на меня с печалью и порицанием. На столе лежала записка: «Захочешь есть – приготовь».

Я оценил заботу и начал думать, чем занять себя в ближайшие пару часов. Решил продолжить писать. За полчаса выжал около двух строчек. Закрыл блокнот. Открыл холодильник. Вытащил пару куриных яиц и небольшой томат, пачку молока и остатки рафинированного подсолнечного масла. Как оказалось, повар из меня не ахти, зато пироман от бога.

Догрызя нечто, именуемое в моей голове омлетом, я решил что-нибудь почитать. Все статьи в журналах и газетах Киры оказались необычайно скучными и до безобразия глупыми. Я заглянул в небольшой книжный шкафчик. Его заселяли пара романов Чака Паланика, неполное собрание рассказов Лавкрафта, сборник антиутопических произведений разных сортов и небольшая книжонка с картонной закладкой где-то между страниц.

Открыв её на начале и с трудом прожевав первые несколько страниц, я открыл для себя три вещи: прочесть произведения Буковски может каждый, понять – любой, чей IQ выше двухзначного числа, но полюбить – только конченный идиот.

Обожаю Чарльза, мать его, Буковски! Прочёл от корки до корки. Не то чтобы я видел в «Фактотуме» какой-то скрытый эзотерический смысл или хоть какой-то намёк на литературную ценность, но, чёрт возьми, бульварное чтиво – определённо то, что я искал последние пару лет, да простят меня Булгаков и Достоевский! Однако вы навряд ли захотите перечитать его книги в следующий раз (если только у вас нет проблем с половым созреванием или лишней хромосомой).

В кои-то веки во мне шелохнулось неподдельное вдохновение. Через час блокнот потолстел на двадцать страниц, что было огромным прорывом за последнее неплодотворное время. Кисть выводила букву за буквой, вычёркивала, обводила, вырывала листы, повествовала, описывала, рассуждала.

Истощённый и одухотворённый, я вновь рухнул в объятия кровати. Голову снова опутали плоды больной фантазии.

Вот мы сидим за столом с Иисусом, облачённые: он – в тряпьё и терновый венок, я – в тогу и сандалии, на веранде в глубине виноградных садов. Рядом Марк стряхивает сигаретный пепел с белоснежной туники и с задумчивыми глазами перебирает звонкие нити позолоченной лиры. Мы пьём портвейн и спорим.

– Ну какая ещё вавилонская блудница? Ну ты сам подумай, что несёшь!

– Прояви хоть каплю уважения перед сыном божьим!

– Божьим? Ты сам-то его видел?

– Попридержи коней, остряк!

За шумом листвы проявилась фигура юной девы с аккуратно уложенными белокурыми волосами. В руках она несла кипу каких-то бумаг и пачку ментоловых сигарет.

– Спасибо, душенька! Будь добра, принеси нам по чашечке кофе и что-нибудь перекусить, думаю, совещание продлится ещё какое-то время. И если кто спросит, меня нет.

– Слушаюсь, – девушка увела зелёные глаза в сторону, но вдруг опомнилась. – Ах да, шеф, вам звонил некто, не представился, говорил что-то про вашего отца, и что падших ангелов не бывает.

– Спасибо, милая, я разберусь.

Секретарь вновь исчезла в зелени виноградника. Босс с деловитым видом снял венок, протёр испарину со лба, водрузил тёрн на прежнее место и надвинул очки на переносицу.

– Так, что тут у нас: не то, не то… ага, вот и наша блудница. Похоть и прелюбодеяние, алчность, гордыня, чревоугодие и уныние – двадцать две тысячи восемьсот четырнадцать статей на одну двадцати семилетнюю душу! И ты её ещё защищаешь?!

– Все мы делаем ошибки: и я, и ты.

– Одну, две, десять, но не двадцать две тысячи восемьсот четыр.., о боги, пятнадцать.

– Но ведь ты учил о всепрощении.

– Было дело. Первые пару лет эта акция работала безотказно. Но наши партнёры из, скажем так, «нерая» были крайне огорчены низкими показателями притока свежей рабочей силы. Было решено удалить эту статью из договора, но люди почему-то пропустили это мимо ушей. Нынче от дефицита страдаем мы, но до повторного рассмотрения договора, к сожалению, ещё уйма лет, – вздохнув, он достал из выдвижного ящика пачку сигарет.

– Неужели ничего нельзя сделать? – кивнув головой, я поднёс пламя свечи к сухости табака и, не отводя глаз от собеседника, продолжил. – Приятель, выручай по старой дружбе, Кира не заслуживает геенны огненной, разве что порицания и порки.

– Я подумаю. Ты бы лучше о себе позаботился, в последнее время твоё поведение крайне удручает.

– За меня не беспокойся, всё под контролем.

На веранде вновь появилась зеленоглазая блондинка с расписным подносом. Марк отвлекался от игры каждый раз, как она возникала из ниоткуда, улыбался и подмигивал смущённой красавице. Но на этот раз секретарю было не до заигрываний.

– Шеф, этот ненормальный уже здесь, рвёт и мечет, хочет видеть вас и вашего отца, притащил с собой каких-то четырёх психов на лошадях.

– Трудный день, – выдохнул сын божий. – Я сейчас подойду, милая, предложи пока гостям чаю, – он повернулся в мою сторону. – Так, на счёт Киры. Я всё обдумаю, позвоню, будь на связи. А сейчас, сам видишь, не до этого.

– Хорошо, буду ждать, – я встал с кресла. – Папе привет.

– Пошёл ты.

Замочная скважина издала два коротких всхлипывания.

– Ты весь день собираешься проваляться?

– Будь моя воля – всю жизнь.

– Пригрела бездельника называется. Помоги с сумками.

В руках Кира держала два битком набитых пакета. Один, заполненный сотнями бумаг и различных квитанций с исписанными полями, она вручила мне и сказала вывалить всё на кровать. Второй, разносящий запах рукколы и прочей зелени, со стеклянным звоном приземлился рядом с холодильником.