Леонид Рожников - Ева: сборник рассказов

На этот раз Вадим не удержался и съел немного бесплотной каши, почти сразу ощутив намекающую и нудную тошноту, которая прошла лишь два часа спустя. За это время ему снова сделали капельницу, предписав явиться завтра на какие-то скопии. Затем зашел доктор, докладывавший про него на обходе.

– Ну что, молодой человек, у вас обнаружились множественные кон-кре-мен-ты, – с удовольствием растягивая последнее слово, сообщил он. – Снимем воспаление и будем готовить к операции.

– Какой операции? – ошалело переспросил Вадим.

– Плановой. Для срочной показаний нет.

– А без нее нельзя?

– Можно, – неожиданно легко согласился врач. – Видели, там ходит такой человек – весь в трубочках?

– Видел, – угрюмо подтвердил Вадим.

– Вот. Можно так. У вас разорвется желчный пузырь, желчь разольется по брюшной полости, начнется перитонит и разные сопутствующие прелести. Можно так.

Вадим умолк, лихорадочно пытаясь составить вопросы из смешавшихся в голове букв.

– Да не переживайте, – сжалился над ним доктор. – Это малоинвазивная, несложная операция. Хотя, конечно, оперативное вмешательство – это всегда оперативное вмешательство, риск есть, – поправился он.

Весь день Вадим ходил как в кошмарном сне. Признаться, что он отчаянно трусит любой (а не только малоинвазивной) операции, оказалось некому. Сосед, решавший кроссворды, сам должен был в ближайшее время «ложиться под нож», Марины он стеснялся, друзей тоже, а с врачами разговор не клеился. Вернувшись из ординаторской с исписанным блокнотиком, он тут же, несмотря на строжайший запрет заведующего, залез в Интернет, где и пропали остатки его самообладания. Ужасные знания, полученные на медицинских форумах, забыть никак не получалось, не получалось и отвлечься, и только вечером, когда к Вадиму пришел анестезиолог, доказавший, что бояться надо не хирургов, а именно его, стало легче. Вадим на какое-то время смирился со своей участью, на смену страху пришла жалость к молодому, не выучившему английский язык и не успевшему, в сущности, сделать ничего плохого человеку. Но скоро и смирение прошло. Ему не давали покоя неувиденные горы, леса, поля, ненаписанные книги и непоцелованные женщины, – все то, о чем он и не думал неделю назад. И Вадим поклялся, что если выживет, то будет ценить каждую минуту, отпущенную небесами, и проведет остаток жизни так, чтобы никогда об этом не жалеть.

Потянулись мучительные часы ожидания. Вадим не находил себе места и маялся, ничто не занимало его, ничто надолго не отвлекало. Погода установилась под настроение: Москву заполнила промозглая февральская мгла, одинаково серая утром и вечером. Не надеявшийся уже оказаться снаружи Вадим неожиданно получил разрешение отлучиться – нужно было купить особые скрепки и чулки, которых не выдавали в больнице. Впервые за несколько дней он ожил, взял в хранилище пальто и вышел на улицу.

Все было как всегда. Здоровые люди спешили по делам, сидели в кафе, томились в пробках. За детьми, возвращавшимися из школ, следовали бабушки с ранцами. Гуляли с хозяевами собаки. Повседневность, в которой он не участвовал, каждым своим проявлением напоминала о болезни.

Вадим пересек площадь и купил билет в Аптекарский огород. Старинный сад в центре города, с чернеющими вязами и осевшими сугробами, звучал в унисон гомонящей улице. Было просто и тихо. Дряблая песочная дорожка вела в оранжерею. Он переступил порог и оказался в очередной реальности, среди буйства запахов и красок. Не знавшие уныния диковинные растения наполняли пространство собой и ароматом далеких стран, тянулись в стороны и вверх, в зимнее московское небо. Под самым куполом оранжереи скривила тонкую шею рожденная для лучшей жизни финиковая пальма. Время в очередной раз перехитрило человека, мыслившего сиюминутным, и все желающие могли теперь наблюдать за противостоянием алюминиевого каркаса и финиковой кроны. Вадим тоже долго смотрел на упрямое дерево, пока не вспомнил про скрепки, и тогда заторопился к выходу.

В больницу он вернулся, как домой. Он больше не хотел свободы, сейчас его место было здесь. Когда по расписанию выключился свет, замерев лишь над столиком дежурной сестры, он повернулся на бок и заснул, не думая больше о том, что будет.

Хирургическое отделение находилось на втором этаже, в специальном корпусе. Попасть туда можно было только голым и на специальной каталке. Уже бывавший в «Склифе» Сергей рассказывал, что такая поездка, с однообразно мелькающими над головой лампами и крутыми поворотами, занимает довольно продолжительное время. «Скорее бы наркоз, – думал Вадим. – Заснуть и проснуться, когда все сделают. Но ведь можно проснуться калекой. Или вообще не проснуться. Опять. Они же профессионалы, все будет хорошо. Профессионалы, но все может быть. Да, все возможно. Но сейчас поздно что-либо менять. Не поздно. Можно встать и уйти. Никто не остановит».

Но он никуда не уходил и напряженно вслушивался в тишину, сжимая в руке скрепки. Наконец послышалось дребезжание колесиков, и почти сразу, пробитые железным бортом, распахнулись двери.

– Никифоров! – всплеснула руками сестра при виде висевших на стуле чулок. – Ты что ж не готов-то?! Давай! Скорее, скорее!

– Зачем они вообще? Зачем? – испуганно спрашивал Вадим, натягивая на волосатые ноги тугие колготки.

– Ну как зачем? – Сестра не выдержала и принялась помогать. – От тромбов. Мало ли, сколько ты проваляешься…

«И страшно, и глупо, и смешно». Накрытого простыней Вадима вывезли в коридор и быстро покатили к лифту. «И холодно. Сейчас-то уж точно сбежать не получится. Тоже мне – свобода воли. Вранье все». Мысли его под влиянием обстановки и необычного ракурса устремились в метафизическом направлении. «Чужие люди распоряжаются моей судьбой. Могут убить, могут спасти. А от меня ничего не зависит. Плыву, как дурак, по течению. У пальмы возможностей больше».

Они спустились вниз, миновали тоннель и сквозь раздвижные стеклянные ворота въехали в хирургию. Перекинувшись парой слов с местным санитаром, сестра завезла Вадима в накопитель и ушла, оставив каталку в ряду других ожидающих. Полежав некоторое время, он снова тронулся в путь, сопровождаемый теперь коренастым медбратом, и в итоге оказался в комнате, с пола до потолка облицованной зеленым кафелем.

– Это наркозная, – сказал санитар. – Здесь ждите.

Он ждал так долго, что даже перестал от скуки бояться, решив, что про него забыли. Но снова отворилась дверь, лежа не было видно, кто зашел, сильные руки забрали запястье и вывернули локоть.

– Вы сейчас делаете наркоз? – спросил он, извернувшись и взглядывая через подбородок в лицо дородной докторши в халате. Та молча похлопала вену, выбирая место для катетера. – Вам что, трудно ответить?! – неожиданно для самого себя разозлился Вадим.