Наталья Куракина - Записки с Марса и Венеры. Проза

– Нет, не весной. Это не просто медкомиссия. Все документы будут забирать… А почему у тебя немецко-русский словарь?

– Я же не знала, что будем учить испанский…

Два года можно делать себя. Для тебя, возможно, это и будет вовремя.

Дни завертелись, как скрипучий голос шарманки. Ехала из института домой и думала, какое сегодня лживое солнце. Подслеповатое, неяркое, словно смотришь в мутное стекло. Ты в общаге один. Это мне сказала Лена Комиссарова. Она жалеет тебя. А я? Я не умею тебе сочувствовать. Я буду ждать. Потому что кто-то ведь должен ждать, когда люди в армии проходят проверку на прочность, на всё человеческое. Кто-то должен ждать, пусть даже «и не друг, и не враг, а так…»

По гороскопу – счастливый день. Я снова знала, что ты придёшь.

Лена пришла чуть раньше, в двенадцать часов. А ты… я же знаю, что ты приходишь вечером, часов в пять.

Лена принесла гороскоп. Мы открыли его и стали читать о Стрельце – твоём созвездии. Звонок. Ты, конечно, ты. Лена пошла открывать. Вернулась. Забежала в комнату. «Кто?» – «ОН!»

Что же она ушла, бросила его в коридоре… Я выбегаю. Он разувается.

– Привет!

– Здравствуй. Ты была вчера в общежитии? Меня там не было. Завтра я еду домой.

– Знаю.

– Тебе сказали?

– Да.

– Меня не было. Мотался по городу.

В комнату вхожу первая., он пропускает.

– А мы тут ерундой занимаемся. Лена гороскоп принесла. Ей хозяйка дала почитать.

Ба! А страница открыта на Стрельце! Наклоняется над столом:

– Стрелец – моё созвездие.

Фу, стыд-то какой.

– Наташа, тебе ничего не надо домой передать?

– Да, вот письмо. Но я его ещё не дописала. Может, тебе потом привезти?

– Как ты успеешь? Я завтра улетаю.

– Во сколько самолёт? В два?

– В десять, утром. Пиши сейчас, пока я буду собираться. Что-то у вас настроение плохое.

– Почему это? Хорошее! С чего ему быть плохому.

Он берёт гороскоп, газеты, садится на диван, немного неловко.

Лена сидит на сундуке, раскрашивает воздушный шарик. Молчит. Я пишу. У меня трясутся руки. Я пишу всё, о чём думаю. О том, что он рядом. Вот он сидит и больше не надо ничего и никого. А я пишу, смотрю в окно время от времени, и мне кажется, что он на меня смотрит.

– А нет у вас этого… гадания по руке?

– Нет. Если бы мы ещё по руке гадали!

Тётя Галя выручает Расспрашивает его: «Ну, чем тебя вчера обрадовали?»

– Всё прекрасно. В артиллерию. Это хорошо. В декабре или весной. Поеду домой недели на две.

– Учиться будешь, когда приедешь? Какой ты лодырь…

– А как же, буду.

Смотрю на него, он – на меня. Тётя Галя ему: «Ты разденься». Он снимает свой чёрный плащ. Тянись, время!

«Ишь, какие девочки деловые – одна рисует, другая пишет». Тётя Галя, умница.

Подняла голову. Улыбается, прячет улыбку в кулак и говорит:

– Да они не деловые.

– Какие мы деловые, Паша… Чай будешь?

«Девочки тебе чаю согреют».

– Нет, спасибо, я только что из столовой.

«Тебе надо, может, собраться? Девочки, выйдите в кухню.»

– Нет, не нужно, я только «дипломат» с собой возьму. Я оставлю у вас все вещи, когда приеду. Будет холодно.

«А то, может, и не увидимся больше».

– Куда же я денусь?

Лену позвала тётя Галя. Когда она вышла, Паша сказал мне каким-то изменившимся голосом;

– А у тебя какое созвездие?

– Близнецы.

– Это какой месяц? Июнь?

– Июнь. Это всё такая ерунда, этот гороскоп. Во что-то надо верить. Как народный календарь.

– 1983 —год Кабана? А… Кабана? А тот был годом Собаки?

– Кажется, Обезьяны.

– А что это обозначает?

– Кто его знает.

– Свадьбы… Ерунда какая-то. Кстати, Телец всегда был созвездием, под которым рождались гении. Гитлер, Ленин… То есть, Ленин, Гитлер… А тут – созвездие Близнецов. А ты, Лена, под каким созвездием?

– Дева, август.

– Что за передача?

– Фильм о Паулсе.

– Какие девицы рядом с ним… Паулс в подтяжках…

– Рабочий момент.

Заговорили о Высоцком. О том, что Паша чуть не купил его диски – один за сорок рублей, другой, французский – за девяносто.

– С собой было только восемьдесят. Я бы купил.

– Нам так не жить.

– А для меня – только Высоцкий. Никого больше не признаю.

– Какие там были песни?

Называет.

– Знаешь?

– Слышала. Нет, для меня – только Дин Рид.

– Дин Рид??

Достаю альбом.

– Это что – всё Дин Рид?

– Я этим занималась в шестом седьмом классе.

И началось…

– Дин Рид в Улан-Удэ, Дин Рид на БАМе… А в Ростове он не был? Страна подлинной демократии… О, да-да-да-да! «Братья по крови»… Кто этот юноша? Дин Рид?

– А что? Он даже очень выглядит…

– Да… не курит! А жену уродину взял, не мог найти покрасивее.

– А чем она тебе не нравится?

И как раз по телевизору – фильм, и Рената Блюме в главной роли.

– Вот, пожалуйста, тощая.

Читает по-немецки.

– А то мы ещё не слышали, давай-давай.

– У него голоса нет. О, в горах… Гойко Митич. Немецкий журнал? Эль кАнтор…

– Эль кантОр…

– Какой проходной балл был в педагогическом? Две мои знакомые поступили. Два года назад – 22 балла.

– Она очень даже ничего в «Марксе».

– Весь фильм испортила. Маркс – красавец мужчина, а она…

– Красавцы тоже бывают…

– «Гармоника»… Почему не гитара, не балалайка?

– Паша, ты что, веселишь нас на целый месяц?

Смеёмся. Как он смеётся! Здесь, у нас, он никогда так не смеялся. При мне он вообще никогда не смеялся.

– Я же не смеюсь над твоим Высоцким, ничего не говорю про него, а ты…

– Обиделась…

Иронично так.

– Хорошо, что испанский, а не немецкий.

– А распределение? С английским? А где работать?

– В «Интуристе». 180 рублей.

Смотрю на него. Он через секунду улыбается. Понял.

– Паша, у меня слов нет.

– А, ну всё понятно. В школе-то 120 рублей. Нет, я никогда не чувствовал в себе педагогического призвания.