Петр Колосов - Запах счастья. Рассказы взрослого мальчика

На пароходе «Коккинаки» надо ехать долгодолго, зато сидения мягкие, но низкие: чтобы посмотреть в окно, надо встать. Только смотреть-то не на что: тьма. До причала надо добираться сначала на 46-м автобусе, потом от «Павелецкой» на метро до «Аэропорта» (там ещё такие красивые ажурные вывески), потом на троллейбусе уже до Северного речного порта. Как же он красив! С гербами наших республик! И затем – на пароход… Сначала пристань «Левобережная», но она почему-то справа, папа объяснял, но Петя не очень понял: какие-то течения из Волги в Москву-реку. Хм… Волга? Это ж так далеко… За «Левобережной» – остановка «Дубовая роща». Здесь уже совсем темно, только чуть светится заря и чернеют дубы. В «Дубовой роще» заводят иногда страшный мотор. Он ревёт так, что в Сорокине слышно, и потом в небо поднимается облако оранжевого дыма. Папа говорит, что это испытания. После «Дубовой рощи» – бесконечный путь до «Водников», мотор парохода шумит и хочется спать… Слева чуть видна надпись, выложенная белым камнем: «ГЛУБОКАЯ ВЫЕМКА». Берег высокий и загораживает всё небо. Папа говорит, что канал строили заключённые. Петя спросил: «Они плохие, да?» Но папа ничего не ответил.

Наконец, «Водники», «Хлебниково», «Троицкое» и «Чиверёво»! Красная кирпичная часовня на берегу, прямо возле причала. Там склад. Вот матрос убрал трап, пароход отчалил и вышел на простор Пироговского водохранилища! Ночь.

Чуть светятся огоньки в Осташкове. Церкви не видно, но Петя знает, что она там. Мимо Бухты Радости, залива со старым кладбищем на мысу и старыми берёзами – Сорокино! По трапу, который придерживает матрос, на берег с папой за руку. По узенькой тропинке между домами вверх, а дальше привычной дорогой домой. Темно – хоть глаз выколи! Мимо «пятачка» (это где танцуют по выходным, такое вытоптанное место у огромного раскидистого дуба), мимо деревенской школы, направо в калитку, оставляя огромное картофельное поле слева (Иван Назарыч будет его пахать на лошади!) – домой. Там ждет бабушка с оладьями и чаем. Оладья толстые, горячие, вкусные! Папа о чём-то серьёзно говорит с бабушкой, и после чая все ложатся спать.

В 11 вечера папа тихонько слушает последние известия, а Петя лежит в смежной комнате и смотрит на скучно качающийся маятник старых часов, на икону Гурия, Самона и Авива в углу и не замечает, как засыпает под уверенный голос диктора: «…наш корреспондент передаёт из Темир-Тау…».

Утром папа уезжает с первым пароходом в 5 часов 40 минут, когда только-только рассветает. У папы ещё занятия в старших классах и потом экзамены. У мамы тоже. Так что Пете с бабушкой жить вдвоём целый месяц…

Утром, когда папы уже нет, Петя завтракает с бабушкой кашей, бутербродами и кофе. Бабушка презирает обычный кофе, называя его «брандахлыст», и заваривает себе отдельно: крепкий и с цикорием. Зачем цикорий и что это такое, Петя не знает, но и не спрашивает.

'I

Ох, если бы после завтрака бабушка отпускала гулять, играть с рыжим котом Васькой, гоняться вместе с ним за курами… Нет же! Надо садиться и писать дневник, а ещё хуже – читать дурацкую книжку Свирского «Рыжик». Тоска! Там какой-то Полфунта, циркачи, клоуны. И читает Петя плоховато, и бабушка сердится. Когда эта книжка кончится? Наверное, никогда.

Зато 31 мая чтение отменяется! И дневник отменяется! У бабушки день рождения. Она рассказывала Пете о цветке, который называется «бессмертник», и ещё о белом клевере «кашка».

И Петя представляет, что белый клевер, пахнущий так трогательно (он растёт везде-везде по опушкам), – как раз и есть бессмертник.

Вот, думает Петя, нарву много этих бессмертничков и подарю бабушке на день рождения. Может быть, ей понравится? Надо ещё нарисовать и написать поздравление. Что писать? Главное – без ошибок, а то бабушка рассердится.

Он сам мог бы сходить за цветочками, но бабушка его одного не пускала. Пришлось идти с ней и рвать клевер кашку при ней. Но уж рисунок Петя сделал втайне.

Он нарисовал «гидру» на воде с волнами и написал: «Миля баба Каня! С днём рождения!» Прочитав надпись, Петя похолодел: целых ДВЕ ошибки! Что будет!.. Но, к удивлению Пети, бабушка осталась очень довольна и всё повторяла: «Как ты хорошо написал: “Миля

Каня!”» Ну разве можно понять, когда хорошо, а когда плохо?!

Бабушку зовут Клавдия. Пете сказали звать её «Кланя», но у него никак не выговаривается буква «л» и получается: «Кваня». А тут Петя ещё пропустил букву! И что же? С тех пор, с того дня рождения имя «Каня» так и прилепилось к бабушке. Ух, эта буква «л»! Нельзя сказать «лодка», – выходит «водка»! Водку пьёт Иван Наза-рыч, а Марьстепанна его ругает, а то и бьёт…

Скоро приедет папа! И мама. Она сейчас пропалывает лук в Текстильщиках с учениками старших классов. Будем с папой ходить купаться по утрам и в лес. Баба Каня уедет в Москву. Будет долгое-долгое лето, с жарой, с грозами, такими страшными, и папа будет легонько отодвигать занавеску на низком окошке и говорить:

– Нет-нет, эта уже проходит, разъяснивает…

16 декабря 2013 г.

– Видал-мендал-мендалевич-мендалюха! – громко и весело приветствует дачников Яков Давыдыч. Он хорош: в кожаном пальто, в очках и с зонтиком! Что означают эти странные и такие смешные слова, Петя не знает, но главное – сразу становится весело и празднично.

Яков Давыдыч – врач, он приезжает из Москвы на выходные. И, когда он приезжает, сразу поднимается шум, как от ветра, и мама и тётя Галя накрывают стол на террасе. И выходит папа

в своей вечной красно-коричневой тюбетейке, и смеётся одними глазами, они такие тёмные, Петя потом узнал, что такие глаза называются карие. Хм… «карие»… как-то не очень, как у лошади. А папины глаза не «карие», а весёлые, и ещё у него усы, и щетина на щеке. Чтобы папа обратил внимание на Петю, вместо того чтобы бесконечно беседовать с Яков Давыдычем и Геннадием Антоновичем, Петя хватает его рукой за щетинистую щеку и поворачивает к себе. Папа даже не сердится, а смеётся и… продолжает беседовать со взрослыми. Ну и ладно. Петя смиряется с папиным невниманием, берёт бабочку на длинной палке с колёсами, которая машет железными крыльями, когда едет по дорожке, и идет гулять с Зоей во двор. Бабочка-то на самом деле Зоина, и Петя взял её без спроса. Зоя обижена: «Зачем ты взял мою бабочку?» – и её глаза, тоже карие, но большие, гораздо больше папиных, наливаются слезами. Петя на мгновение отвлекается от бабочкиных крыльев и глядит на Зоины глаза: «Ух ты, какие огромные!» – думает Петя.