Леонид Канашин - Лейтенант Копылов. Армейский роман

Обычный летний день протекал у деда следующим образом. С утра он долго сидел на завалинке, куря трубку и часто сплевывая. Отходил от вчерашнего. Потом, попив чаю, он брался за колхозную работу: пилил, строгал, гнул. Баба Таня в это время готовила обед. После обеда дед немного отдыхал на топчане в прохладной горнице, потом вставал и начинал складывать свой плотницкий инвентарь в деревянный походный ящик с ручкой. «Куда тебя черти опять несут?» – ворчала бабушка. Дед ничего не отвечал. Он вообще не тратил слова без особой нужды. Возвращался он вечером, уже после того, как с полей пригоняли стадо коров. Его было слышно издалека. «Татьяна, пуп-мать! – кричал он дурным пьяным голосом, – Антоновна! Быстро ставь самовар! Я тебя щас прибью, старая курица, пуп-мать!». «Пуп-мать» было его любимым ругательством, его так и звали на селе – Пуп-мать. Маленькая баба Таня нисколько не боялась разбушевавшегося деда. «Опять нализался, ирод!» – подбоченившись, встречала она его у ворот и тычками в спину загоняла в избу, где он сразу заваливался на топчан. Бабушка стаскивала с него сапоги, он отворачивался к стене, все еще продолжая выкрикивать ругательства, потом затихал до утра.

Что в Листвянке, что в Самодурово мужики пили часто и помногу. В Листвянке пили, в основном, «табуретовку» – водку из опилок братского (из города Братска) разлива и дешевые плодово-ягодные вина. В деревне же напитки заводского производства – «красное вино» и «белое вино» (так называлась водка) – были редкостью. Они появлялись на столе только в особо торжественных случаях и в небольших количествах, а пили, в основном, бражку и самогон.

Деревенские пьяные застолья по причине большого числа родственников отличались особым размахом. Отмечались все государственные и церковные праздники, выборы, свадьбы, поминки, дни рождения, именины, крестины, проводы в армию и возвращения со службы. Также полагалось «обмывать» все покупки, в противном случае приобретенные вещи ожидала неминуемая порча или утрата. На этих «законных» гуляниях крепко выпивали не только мужчины, но и женщины. Напиться до бесчувственности, в умат, не считалось зазорным. Мы, ребятня, крутились тут же, лазили под столами. Пьяные взрослые не обращали на нас внимания, и мы пробовали спиртное из их стаканов: сладкая бражка нам нравилась, вонючая самогонка была противной. Но уже с пятнадцати-шестнадцати лет мои деревенские братья и друзья, окончившие восьмилетку и приступившие к самостоятельной работе в колхозе, выпивать начали наравне со своими отцами.

«Ты, Котя, вино пить не приучайся, – воспитывала меня баба Таня, – учись, как следоват, и будешь, как наш председатель, ходить в шляпе и ничего не делать!».

В Листвянке шляпы никто не носил – даже директор судоверфи. В шляпах приезжали из Иркутска директор Лимнологического института (институт переехал в Иркутск, а в Листвянке остался его филиал) и большие начальники, которым он показывал Байкал.

В Иркутск (все поселковые называли его просто «город») вела единственная дорога, уходящая из Листвянки. Наши поездки в Самодурово пролегали таким образом через Иркутск, и мама всегда выкраивала время, чтобы пробежаться по городским магазинам и купить гостинцев деревенским родственникам. Город поражал большими каменными домами, шумом, обилием машин и людей. Я завидовал этим людям, нарядно и чисто одетым и имеющим возможность каждый день гулять по асфальтовым тротуарам, есть мороженое и пить газировку с сиропом. Став подростком, я начал самостоятельно ездить в город и не только по пути в деревню, но и специально, чтобы в выходной день сходить в цирк или в кинотеатр, или просто побродить по городским улицам. Среди гуляющих людей мне встречались девушки и женщины необыкновенной красоты – городские красавицы, гордые и надменные. Они казались мне существами из другого мира, из мира, в который мне никогда не суждено попасть.

Одна из таких красавиц приезжала довольно часто в Листвянку, в Лимнологический институт. В это время я уже помогал матери в ее вечерних работах по уборке кабинетов и знал от нее, что эта красивая женщина, на которую, как я видел, засматриваются все мужчины, работает на кафедре биологии Иркутского университета. Однажды Зоя Петровна, так ее звали, попросила помочь ей привести в порядок зоологическую коллекцию. Мама вытирала пыль, а я вместе с Зоей Петровной переносил муляжи и банки с заспиртованной байкальской живностью из одного кабинета в другой. От близости Зои Петровны, от того, что я делаю с ней одно дело, я испытывал волнение и гордость, на лету ловил каждое ее указание и быстро все исполнял с предельной тщательностью. Когда пришло время заполнять верхние полки стеллажей, я стал подавать снизу коллекционные образцы Зое Петровне, стоящей на стремянке. Понимая, что поступаю плохо, я все же не мог сдержаться и нет-нет, да и бросал украдкой взгляд на ее белые ноги, открытые мне под подолом платья почти полностью. В какой-то момент Зое Петровне стала ясна причина моей внезапной рассеянности…

– А давай-ка, дружок, поменяемся местами, – сказала она, спускаясь вниз, – что-то у меня голова закружилась. А у тебя голова не кружится… от высоты? – И она улыбнулась мне какой-то особой улыбкой, одновременно и насмешливой и заговорщической.

– Нет… – с трудом вымолвил я, вспыхнув от смущения.

Потом Зоя Петровна пригласила нас в свой кабинет пить чай. За чаем она начала выяснять, в каком классе я учусь и кем хочу стать. Я ответил, что учусь в девятом классе, а кем буду, еще не решил. Она спросила, не хотел бы я стать ученым и изучать Байкал?

– Куда ему, троешнику, в ученые! – сказала мама. – Пойдет после школы слесарить на судоверфь.

Я покраснел от стыда.

– И много у тебя троек? – спросила Зоя Петровна.

– Всего-то три за последнюю четверть» – пробурчал я, с гневом и обидой глядя на мать.

– Ну, это поправимо, есть еще время, чтобы подтянуться… Давай, Константин, исправляй свои тройки и поступай к нам в университет. Выучишься на биолога – будем вместе работать!».

В школе я учился, не прилагая особых усилий. Учителя говорили, что я способный и мог бы стать отличником, если бы больше старался. Впрочем, и такая моя успеваемость их вполне устраивала, так как все равно она была выше успеваемости большинства моих одноклассников. Все школьные учебники, кроме книг по не любимой мною математике, я из любопытства прочитывал еще летом, поэтому, когда начинался учебный год, учиться мне было уже не интересно.

После памятного разговора с Зоей Петровной я стал относиться к учебе более серьезно и окончил школу не только без троек, но и с пятерками по большинству предметов. В течение этого времени не единожды я рисовал в своем воображении сцену нашей с ней будущей встречи в университете. В большом зале проходит знакомство преподавателей с новыми студентами. Зоя Петровна называет мою фамилию. Я встаю с места, она меня узнает и говорит: «А этот молодой человек мне знаком. Он уже внес некоторый вклад в дело изучения Байкала…». И все смотрят на меня с интересом. Я, таким образом, с самого первого дня выделюсь среди других студентов, и в дальнейшем своими успехами в учебе все более и более подтверждаю свой особый талант. После университета (улетал я в своих фантазиях дальше) я начинаю работать в Лимнологическом институте и через какое-то время становлюсь его новым директором… И однажды приезжаю в Листвянку в красивом костюме и со шляпой на голове.