А. Трифонов - Малыш и Горемыка. Рассказы

– Повезло тебе, сукин сын, но берегись, попадёшься мне, хотя бы один ещё только раз, узнаешь, как Роговицкий наказывает непокорство и своеволие! – говоря это, он погрозил мне своим скрюченным, состоящим из мелких суставов пальцем, после чего прибавил: – Роговицкий зря не болтает. Утро далось мне нелегко, хотя я и проснулся довольно рано, но отнюдь не по собственному произволению, а из-за сильнейшей боли в ногах. Разбудив жену, я показал ей, что сделали со мною псы Роговицкого, давая и ей ощутить меру её вины за мои страдания, ведь была же у неё реальная возможность избавить меня от них. Следы от укусов покрывали мои ноги от щиколотки до колен, выглядели они в виде иссиня-фиолетовых пятен. Но женщины не столь чутки к нашим болям, поэтому я услышал от неё не совсем то, на что рассчитывал.

– Вот так дела! – посочувствовала она. – Никогда не видела такого. И чего теперь он от тебя добивается?

– Чего, чего, – отвечал я, несколько уязвлённый отсутствием в ней и капли сочувствия и понимания её собственной вины, – требует опубликовать мой рассказ в самом популярном журнале, а ты знаешь, что туда берут рукописи только самых известных авторов! У меня нет там никаких шансов.

– Ты сходи и просто отнеси туда свою рукопись, ведь другого от тебя он не требует, ведь правда?! Так что не переживай особенно, – весьма мудро опять посоветовала она. Так я и поступил: притащившись на работу, конечно, с большими трудностями и мучениями из-за боли в ногах; я благополучно отпросился у своего начальства, встретив с его стороны сочувствующие и всё понимающие взгляды, а потому не задавшего мне ни одного вопроса о причинах столь скоропалительной моей отлучки, слишком очевидно она была написана на моём сморщенном от боли лице. Затем, опираясь на сучковатую трость, подаренную мне когда-то много лет назад товарищем, долгое время без дела валявшуюся в кладовке как совершенно бесполезная вещь и теперь так кстати оказавшуюся мне чрезвычайно полезной, я поплёлся в редакцию названного мне привередливым стариком журнала, где и отдал её в секретариат.

Ответ пришёл ко мне примерно через месяц и был тривиален, находясь в полном соответствии со всеми моими предварительными ожиданиями: «Ваш рассказ по своему содержанию не отвечает актуальным проблемам современности, а по своему уровню не соответствует принятым в нашем журнале высоким, художественным требованиям!» Ответ оказался на удивление предсказуем и лаконичен. Я не пытался бороться за свою рукопись, не просил встречи с главным редактором или, по крайней мере, с его заместителем, как иногда это делают некоторые особо настойчивые авторы. Я забрал рукопись и на этом счёл свою миссию перед привередливым стариком вполне исполненной, ожидая дальнейшего развития событий, а что они воспоследуют и непременно скажутся на ком-то из руководства журнала, причём отнюдь не в обнадёживающем своём виде, я нисколько не сомневался. И они, действительно, последовали уже через три дня. Ближайшую же ночь и несколько следующих за ней я провёл довольно спокойно, без сновидений и мук, если не считать только колющих болей в щиколотках – последствия собачьих укусов. Конечно, злобный старик мог бы ещё мне вменить в непокорство мою очевидную пассивность и отсутствие каких-либо энергичных попыток добиться своего, протолкнуть рукопись в редакции, но по какой-то так и оставшейся неизвестной мне причине он не захотел этого делать, видимо, направив всё остриё своего вспыльчивого характера на руководителей редакции. И таким образом, я получил приятную возможность отдохнуть от тяжких мук и беспокойств предыдущей ночи.

Утром третьего дня после моего ночного (во сне) столкновения с собачьей сворой Роговицкого, утром, ровно в девять часов, в моей квартире раздался резкий телефонный звонок, то, конечно же, звонили из редакции, как оказалось, это был тот самый заместитель главного редактора. Но теперь от его неприступного, полного внутреннего холода голоса, который мне довелось ранее услышать, пока регистрировали мою рукопись в секретариате, не осталось и следа.

– Прошу вас, срочно приезжайте, привезите мне ту самую вашу рукопись, мы подумали и всё-таки решили её напечатать! Я очень вас прошу, только обязательно принесите её мне сегодня же. Поверьте, мы её опубликуем сразу же, первым эшелоном, в долгий ящик откладывать её не будем. Обещайте мне… – униженно просил он, и мне показалось, что со мною говорил совершенно другой человек, до того переменился сам тембр его голоса.

Предвидя нечто подобное, я намеревался немножечко покочевряжиться, чуть-чуть проучить не в меру зазнавшееся руководство известного журнала, всем своим прошлым опытом привыкшее к резким оценкам и нелицеприятным характеристикам поступавших к ним произведений. Но, услышав эти его униженные слова: «обещайте мне», слова совершенно «раздавленного» человека, я передумал и дал согласие без промедления принести рассказ. Что вскоре и выполнил, передав рукопись в руки названного им сотрудника, и уже через два месяца, вне всяких планов, рассказ был напечатан, правда, навещать редакцию мне пришлось ещё несколько раз, внося некоторые незначительные правки в текст по рекомендациям сотрудника-рецензента, который наблюдал за её прохождением, и потом, просматривая сигнальный экземпляр рассказа.

В один из таких приходов в редакцию мне довелось снова встретиться с заместителем главного редактора, теперь его трудно было узнать: лицо его в области правого глаза затекло и на нём красовался большой, сизо-жёлтый синяк, затем одна рука его была забинтована и висела полусогнутой дугой, другою же рукой он опирался на массивную палку, так как сам он был довольно тяжеловат, и при этом ещё подволакивал ногу. На него было больно смотреть, и он прочитал в моих глазах полное сочувствие и понимание, ведь и я продолжал ещё хромать и тоже опирался на палку, так как боль от собачьих укусов ещё отдавалась во мне весьма ощутимо.

– Он едва не забил меня до смерти, – прохрипел он доверительно, морщась при каждом слове, как близкому человеку.

– А кто – он? – спросил я, полагая, что он знает своего истязателя. Но он не знал и потому недоуменно воззрился на меня:

– Ну, этот самый, злющий старик с кнутом на огромном таракане! Он так бил меня беспощадно! – Слёзы покатились по его лицу, он снова переживал события ужасного сна. Мне пришлось вкратце рассказать ему о действующих «персонажах» наших мучительных снов и о самих причинах, заставлявших их действовать подобным образом.

– Неужели такое смог бы сделать сам Николай Михайлович?! – усомнился он.

– Думаю, что в вашем конкретно случае, вероятнее всего, действовал крепостник Роговицкий, имевший устоявшуюся привычку подобным образом расправляться со своими крепостными, но и Карамзин сумел бы доставить вам массу неприятностей. Мне пришлось порассказать ему о своих ночных злоключениях, где мучителем выступал сам известный писатель.