Николай Бойков - Залив белого призрака. Фантастика

Капитан поднялся на мостик. Снежный шквал стих, видимость улучшалась.

– Дистанция до группы?

– По последнему докладу – семь миль.

– Готовим машину, боцмана на бак, будем переходить ближе к группе.

Лодка шла против течения, электродвигатель работал бесшумно. Чемпион наклонился вперёд и, казалось, качал маятник корпусом и плечами, будто подгонял своё маленькое судёнышко, не жалея сил и желая догнать Горбача и геолога как можно скорее. Ему было бы много спокойнее идти рядом с ними, поддерживать их бодрым шагом и всей чемпионской мощью. Они были где-то впереди, двигаясь по вырубленной в скале эстакаде, выполнявшей, видимо, функцию причальной стенки для подводных исполинов. Сужающийся высоко над головой свод скалы не позволил бы войти в грот надводным кораблям с мачтовым вооружением, а узость прохода гасила волну открытого моря, но подлодкам здесь было комфортно, если они сюда заходили действительно.

Впереди сверкнул фонарь и погас. Похоже, его заметили в тоннельном просвете. Чемпион не стал сигналить в ответ, а только прижался ближе к скале. Короткая вспышка света, звуки быстрых шагов и сердитый шепот над головой подействовали как пружинный тормоз, и лодка прижалась к холодной темноте, оказавшейся ледяным причалом.

– Швартовый конец давай, – шептал сверху старший.

– Сейчас найду, ни черта не вижу… Держите, бросаю.

– Есть, закрепили. Здесь первый кнехт и ступени в скале, сейчас подсветим ступени.

– Почему фонарь не включаете?

– Привыкли к темноте.

– А почему шёпотом?

– Страшно, – все трое неожиданно рассмеялись.

– Что видно впереди?

– Темно, как в прямой кишке.

– Отблески какие-то?

– Может, это глаза искрят?

– Может, галлюцинации?

– Голос нации?

– Голый наци-и?

– Тсс…

После короткого обсуждения вариантов решили оставить лодку здесь, несколько разгрузив запасы, и двигаться по эстакаде. Это позволит собрать больше информации и заметить мелочи.

– В мелочах прячется дьявол, – произнёс Горбач общеизвестную фразу, подводя ею итог короткому отдыху. – А из лодки мы ничего не заметим, ничего не поймём… Идти осторожно. Могут быть трещины, завалы, ловушки. Надеюсь, всё это не специально для нас.

– Может, в связку? Как спелеологи или альпинисты?

– Мысль правильная, фал есть. Я первым пойду, геолог – второй… Чемпион! На тебе повиснем, если что. Выдержишь?

– Удержу, командир.

– Добро. Две минуты, и в путь.

Далеко впереди раздался нарастающий шум.

– Электричка? – пошутил молодой.

– Водопад? – предположил старший.

– У водопада шум ровный, а этот – стихает.

– Похоже так.

– Это снег скользит сверху и в воду падает. Слышите – плюх, плюх… – Чемпион вглядывался в свод и прислушивался. – А скала не дрожит даже. Стоит! – рука его, согнутая в локте, кулаком вверх, показала уличный жест, – в темноте было мало заметно, но все поняли.

– У тебя, Чемпион, по любому поводу только две версии…

– Сгущёнка или каменный фаллос…

– Ты на что намекаешь?

– Прости, друг, но две версии ты не потянешь – запутаешься… Опять зашумело? Где-то свод обвалился, в этот провал и падает шапка снежная, как только вес наберёт достаточный.

– Авторазгрузка снежного купола, – засмеялся молодой геолог.

– Шуметь не надо, – тихо добавил старший.

– Ты, Горбач, всегда прав. Почему? – Чемпион искренне удивлялся.

– Командир – как река.

– Какая рука?

– Умоет, подхватит, к любому берегу поднесёт. – Геолог сказал и все приняли. – Никого не гнёт, а все в эту воду лезут.

– Слушай, геолог! Ты про реки говорил – как же они не замерзают здесь?

– Замерзают, только не сразу. Они льются горячим источником из-под земли. Самая длинная река в Антарктиде с вулкана бежит километров тридцать, пока в лёд превратится.

– А эта – как думаешь – длинная?

– Может быть километра два-три? Вода ещё теплая, пар идёт… Тихо.

– Пойдём? Молодой, мы втроём – Змей Горыныч о трёх головах, – помнишь? Мы – одно целое. Фонариком светить только под ноги, чтобы блеска не было.

Трое поднялись и сделали первый шаг. Ноги разъезжались по наледи. Они шли на шести ногах, роняя и поднимая друг друга. Понимая друг друга.

Через полчаса хода все взмокли, напряжение было адским.

– Как в царстве мёртвых, – прошептал геолог, желая показать бодрость духа, – подземелье, река, сейчас черепа с потолка посыплются…

– Ой, ма – за шиворот! – вскрикнул замыкающий.

– Тсс! – обернулся старший.

Чемпион увидел яркую молнию над впереди идущими. Купол лопнул дневным светом и стал падать.

– Ложись! – заорал он. Белая волна снега расплющила Горбача в крест, навалилась сугробом, двигалась на край эстакады, мгновенно, как дикий зверь, проглотив командира и стремясь унести его в воду.

– Держи Горбача, геолог! – крикнул чемпион, упираясь ногами и натянув фал на кулак. Тело его выгнулось, как упругий лук перед выстрелом. Было слышно, как захрустели косточки по хребту и плечам. Шапка сдвинулась на глаза, мешая ему видеть. Чемпион мотнул головой, бодая пустой воздух, шапка упала под ноги, а глаза вспыхнули. – Держи!

Геолог рванул на себя, заваливаясь на бок, падая на одно колено, высоко вздёрнув руки, которые мелькали пропеллером, выдергивая командира из-под снежной лавины. Горбач махал конечностями, пытаясь уцепиться или поймать опору, и был уже мухой над чёрной бездной. Раздался тяжёлый плеск – снег рассыпался по воде. Свет! Снежинки кружили в воздухе, наполняя пространство. Темнота над головой лопнула, приоткрыв небо и дневной свет, воздух вдруг перестал пахнуть сероводородом, наполняясь морозом и сыростью. Воля и свет! Хотелось хватать эту кашу воды и ветра, запихивать в рот и глотать рваным облаком, дышать и не задохнуться. Так захотелось жить…

– Держа-ать!.. ать-перемать! – Кричали чемпион и геолог одновременно, дыша, как два паровоза. Стало жарко и холодно. Они тянули ледяной фал, мокрый и жёсткий. Горбач висел смятой грушей и тянул их вниз. Первым поехал по ледяной корке геолог и закричал Чемпиону:

– Я удержусь! Удержусь… держусь! – он висел на фале, успев намотать два шлага на торчащий вертикально металл – это оказался немецкий автомат шмайсер, стволом в какую-то щель. Рассматривать было некогда, страховка держала, командир висел над водой, чемпион тянул вверх обоих. Медленно. Очень медленно.

Геолог понял, что время уходит. Глаза его вылезли из орбит и увидели камень эстакады так ярко, будто был день, и сверкало солнце. Глаза были залиты солнцем. Напряжение было таким, что фал врезался в кожу, и она лопнула, как бумага, оголив красное тело мышц. Стало горячо-горячо. Из глаз потекла кровь. Но этого времени оказалось достаточно – он увидел опору для ног, сначала для левой, потом – для правой. Схватился за шмайсер, ладонь мигом примерзла к металлу или стала металлом. Высоко над головой была дырка в небо, ветер в этой дыре хлопал, как хлопает на ветру парус, и пищал, как пищит мачта, ломаясь и улетая с разорванным парусом. Небо опускалось и поднималось, опускалось и поднималось. Пульс колотился, как поезд по стыкам стальных рельс. Очень хотелось в небо. Казалось, оно спасёт. Казалось, чем выше, тем безопаснее, лучше, чем рядом с водой, бешено бьющей по скальному берегу. Звуки множились эхом, камнепадом и водопадом. Шептали, роптали, гремели, стихали… Бегучие струи терлись о камень, слизывали песчинки и гладили, шурша крупицами льдинок. Струи бежали мимо, камень врастал в лёд, песчинки тонули в воде… Звуки плескались и били по нервам. Волна обвивала змеей и тянула вглубь. Глупо! Глупо утонуть рядом с берегом! Тело хотело жить. Сознание хотело смеяться. Страх коченел от холода, скрипел зубами, шептал задрожавшей челюстью: «Что? Смешно умирать под причалом, как мусор у печки! Смешно? А ты не увидишь смерти… Не бойся… Не успеешь понять… Сознание – не увидит… Рождаются криком, а умирают тихо…». Молодой вмерзал в лёд, без мыслей и без сознания – он стал вбитым в стену гвоздём, и застыл – гвоздём. Он был гвоздём… Завис над холодной бездной. Время уходит…