Валя Шопорова - Зима, холода

– Они звёзды, Антонина, – ответил Андрей. – Они привыкли к отелям класса люкс, роскоши…

– Придётся отвыкать, – резюмировала Антонина. – Я им свою кровать не уступлю.

– А где они спать будут? – игнорируя вопросительные взгляды французов, продолжал возмущаться Андрей.

Клава вздохнула и закатила глаза. Она начала перечислять, загибая пальцы:

– Диван. Два кресла. Девять стульев. Печь… Мало?

– Они на кроватях спать привыкли, – напомнил Андрей. – Для них здесь «русский курорт», а не камера пыток!

– Bernard, Matis, Tibo, Charlz, – позвала Клава, махнув рукой. – Come to me! (Бернард, Матис, Тибо, Чарльз, подойдите ко мне!).

Французы подошли и девушка продолжила:

– We all want go to sleep. You have a choice… (Мы все хотим лечь спать. У вас есть выбор…) – она замолчала, подбирая слова, затем обратилась к Андрею: – Дальше ты, я дальше не знаю.

Вздохнув, переводчик объяснил французам их перспективу. Матис вышел из себя. Бернард был в шоке. Чарльз думал, что это шутка. А Тибо начало казаться, что это заговор против них…

– Pourtant, il y a un lit dans la chambre des filles, (Ещё есть одна кровать в комнате девушек), – вздохнув, сказал Андрей.

– Juste une? (Всего одна?) – уточнил Матис.

– Oui, (Да), – кивнул переводчик.

– Qu’il y ait donc Bernard endormi, (Пусть тогда там Бернард спит), – сказал Чарльз. – S’il tombe malade, ce serait le pire. (Если он заболеет, это будет хуже всего).

– Et si je tombe malade, cela ne veut rien dire? (А если я заболею, это ничего не значит?) – возмутился Тибо.

– Si vous tombez malade, vous buvez le médicament et être en mesure d’aller sur scène. Et si Bernard est malade, il ne peut pas chanter, parce qu’il foiré sa voix, (Если ты заболеешь, ты выпьешь лекарство и сможешь выйти на сцену. А если Бернард заболеет, он не сможет петь, потому что у него испортится голос), – ответил Чарльз, объясняя товарищу свою позицию.

Планелю ответ не понравился, но спорить он не стал, потому что Лагранж был прав. Конечно, мысль о том, что в доме не хватает на всех кроватей казалась французам дикостью, но они пока что не смогли осознать весь масштаб катастрофы и им пока ещё было весело.

На том и порешили. Забрав младшего Жаккара, девушки направились в спальню. Правда, как только закрылась дверь, Настя вспомнила, как француз вломился к ней в ванную, а Тоня вдруг решила, что спать в одной комнате с практически незнакомым мужчиной неправильно и отвратительно (отвратительно только потому, что он – солист TCAS, будь это кто-то другой, это было бы просто неправильно и неудобно).

– Чего он на нас так смотрит? – спросила Тоня, покосившись на младшего Жаккара, который сидел на своей кровати, обнимая подушку и каким-то ошалелым взглядом глядя на девушек.

– Откуда я знаю? – ответила Клава и по привычке начала раздеваться – она привыкла спать в одних трусиках. – Чёрт… – девушка вовремя вспомнила о парне.

Клава обернулась на француза и обратилась к нему:

– Bernard, whats happened? Why you not sleep? (Бернард, что случилось? Почему ты не спишь?).

Младший Жаккар несколько секунд, молча, смотрел на брюнетку. Клава уже успела подумать, что парень её не понял.

– Bernard, you understand me? (Бернард, ты понимаешь меня?) – уточнила брюнетка.

Француз кивнул. Но вместо того, чтобы ответить, он встал и… ушёл. Девушки провели его вопросительным взглядом.

– Ушёл? – удивилась Тоня.

– В туалет, может быть? – предположила Настя, забираясь в кровать прямо в штанах и тёплой кофте.

– Ладно, подождём, – вздохнула Клава, тоже забираясь в кровать, вопреки привычке, оставаясь в большой футболке, которая всегда валялась в её чемоданах для таких случаев.

Бернард не вернулся. Оказалось, что его общество наших девушек смущало ещё больше, чем его их. Правда, через несколько минут пришёл Матис и, широко улыбаясь, предложил свою кандидатуру на койко-место. Француза погнали, потому что, пусть девушки и не были фанатами TCAS, но группа была столь заезженной в прессе, что волей не волей, но почти каждый был осведомлён об их жизни и о том, что Матис – редкостный бабник и, вообще, любит всё, что движется и имеет первичные и вторичные женские половые признаки.

Остальные французы решили не пробовать занять свободную кровать и, в результате, к девушкам пришёл Андрей. Видя их недобрый взгляд, парень вздохнул и честно признался, что гей и потому он самый безопасный сосед по комнате. Заодно, переводчик-таки поведал подругам историю своей службы в вооружённых рядах, из которых его погнали. Оказалось, что Андрей не сказал правды о своей ориентации на комиссии, но это выяснилось уже там, в казармах. И, чтобы парня не прибили разъярённые сослуживцы, его быстренько выписали обратно с пометкой «Не годен».

Девушки посмеялись, но возражать не стали и пустили переводчика к себе. Он не соврал, на них ему было абсолютно наплевать в плане сексуального или любовного интереса, впрочем, девушки заметили это ещё и до его признания. Все, кто был счастливым обладателем кровати, постепенно заснули, а там, за дверью, остались французы… без спальных мест.

Андрей отправился спать только после того, как объяснил французам их «перспективу» на сон и они определились со спальными местами. Правда, как только переводчик удалился, музыканты вновь собрались на середине комнаты и начали совет:

– Qui et où vont dormir? (Кто и где спать будет?) – поднял вопрос Матис, оглядывая товарищей по группе.

– Je suis sur le canapé, (Я на диване), – пожал плечами Бернард, полагая, что никто не станет возражать.

– Smart beaucoup? (Умный очень?) – фыркнул на него брат. – Je veux aussi sur le canapé! (Я тоже на диване хочу!)

– Nous sommes là pas aptes, (Мы там не поместимся), – скептически ответил младший Жаккар и сложил руки на груди.

– Je parie? (Спорим?) – глаза старшего брата загорелись.

– Je ne vais pas dormir avec vous, (Я не буду с тобой спать), – поморщился Бернард.

– Oh, ça fait mal pas… (Ой, больно надо…) – фыркнул Матис и тоже сложил руки на груди.

Тибо, молча, наблюдал за братьями, чувствуя, что ещё немного и у него начнётся истерика. Ему безумно хотелось спать (в идеале, на кровати), ужин стоял в желудке камнем, от холодной воды кожа до сих пор была покрыта мурашками.

– Pourquoi contestez-vous? (Зачем вы ссоритесь?) – встрял в спор Планель. – Permettez-moi de se coucher sur le canapé? (Давайте, я лягу на диване?)

Братья дружно усмехнулись и синхронно отвернулись, близнецы, как-никак, пусть и неидентичные.

В это самое время со стороны сеней послышался грохот. Замолкнув, французы напряглись, вслушиваясь в тишину полуспящего дома. Примерно через минуту из сеней появился Чарльз и не один… а с раскладушкой.

– À mon avis, ce lit… (По-моему, это кровать…) – не очень уверенно сказал Лагранж, таща скрипучую раскладушку к товарищам.

На шум пришли Андрей и Клава, оба заспанные и не очень добрые, особенно Швиммер.

– Что с ними опять случилось? – спросила девушка.

– Не знаю, – пожал плечами переводчик. – Я думал, что они лягут спать.