Амвросий Светлогорский - Зеркало преподобной Феодоры. Из жизни наших современников

– Эскизы не отражают задумки, поэтому он и ищет натурщицу.

– Зачем искать, когда у него все под рукой! Ты же перед ним всегда!

– Я не подхожу! С меня он пишет беспорочный образ. Не смейтесь, он так видит.

– Он не смотрит вглубь и суть не видит! Что хочет написать он на картине?

– Иисусу омывает ноги и вытирает их своими волосами грешившая с мужчинами не раз. Грех кающейся грешницы смывается с водой, стекающей с Иисусовых ступней. Порочность отражается в растекшейся воде, а лик у бывшей грешницы преображен раскаяньем глубоким и прощеньем ТОГО, чьи ноги ей позволили омыть.

– Так, значит, прав я! Мужу расскажи, как Леонардо, сам великий Леонардо, искал натурщика для «Тайной Вечери»! Не год, не два – четыре года!

– Так в чем вы правы?

– В том, что у него все под рукой: вы – та натурщица, которую он ищет.

– Но я уж говорила…

– Дослушайте! Сначала Леонардо нашел натурщика для образа Христа, то певчий был, на хорах пел в соборе – юн, чист, красив. Он начал к «Тайной Вечере» писать эскизы, но не мог закончить фреску без образа Искариота, предавшего ЕГО. Четыре года Леонардо не сделал ни мазка – искал, искал повсюду безуспешно. Через четыре года в подворотне приюта для бездомных он увидел натурщика для образа Иуды-предателя. То нищий был с расстроенным рассудком, с непреходящей жаждой умереть, изъеденный пороком и страстями: опухший нос, блудливые глаза, щепотка рыжей бороды и плешь. Едва увидел он творенье Леонардо, как, падши ниц, стал клясться, что уже позировал для этой же работы. Тут выяснилось, что служил он раньше в соборе певчим – юн был и красив. Но страсть к вину и женщинам лишила его всего: здоровья, голоса и места. Два образа: ОДИН для всех и – каждый для себя! Вот – антитеза! ОДИН взлетает – падает другой! ОДИН восходит, а другой грешит. И это все заключено в одном натурщике! Вот – антитеза! Вот почему мы вечно будем восторгаться шедевром, сотворенным Леонардо!

Незнакомец умолк, прыгнул в кресло и стал покачиваться в нем, бережно держа в руках букет из стебельков с шипами – это все, что осталось от роскошных алых роз. Тишина повисла в мастерской. И тут у Феодоры перехватило дыхание. Находясь на границе между сном и явью, она смотрела на заказчика, образ которого в кресле-качалке то проступал, то таял. Наконец он совсем исчез, и Феодора нервно вздохнула с коротким громким вскриком и проснулась окончательно.

†

Подушка была увлажнена – то ли от пота, то ли от слез во сне. Муж в испачканном красками костюме спал рядом. Феодора стала его будить: шевелить и трясти.

– Проснись, проснись, прошу тебя. Мне снился сон, где твой заказчик в маске ходил по мастерской, ругал Дали, критиковал и рвал твои эскизы, а Леонардо приводил в пример.

– Меня сравнил он с Леонардо? Это лестно, но он заказчик, и ему видней. А что хотел он?

– В том-то и проблема! Взывал к тебе и призывал тебя во мне увидеть обе ипостаси: святой и грешной.

– Святой и грешной?.. Он в тебя влюблен! Влюбился, как юнец, а ведь какой солидный!

– А маска для чего?

– Заказчик – значит казнь; по существу – палач. А палачи всегда носили маски!

– Ты шутишь! Но, поверь, мне не смешно. Не щекочи, мне вовсе не до смеха.

– Спи, спи! Смех – наилучшее снотворное влюбленным! Ха-ха-ха-ха…

Игорь так хотел спать, что разговаривал с Феодорой не открывая глаз, но она все тормошила его и тормошила. Тогда он, зная ее слабость к щекотке, и чтобы закончить эти, как ему казалось, глупые, бесконечные расспросы, стал щекотать ее. Очень скоро он довел щекотанием Феодору до икоты и конвульсий. Она, корчась от хохота, скатилась с кровати, а Игорь, как ни в чем не бывало, снова заснул.

Добравшись до столовой, Феодора выпила воды и почти успокоилась, как на глаза попал опавший букет роз, что Игорь хранил для эскизов. Она так порывисто схватила букет, что шипом до крови проколола палец. Зажав ранку, Феодора села за компьютер и в сердцах черкнула письмецо в блоге: «Ты, тот, который приходил ко мне во сне, мой муж мне говорит, что ты влюблен. Коль я действительно являюсь страстью, желанием твоим, то жду тебя сегодня после службы возле церкви. Одна. Без мужа, без машины. Жду… А в доказательство любви ты привези мне то, с чем приходил ко мне во сне сегодня ночью!!!»

В воскресный или предпраздничный день около церковных ворот после вечерней службы выстраивался коридор из просящих милостыню. Но была среда, и стояло всего несколько человек.

Феодора вышла из собора, миновала церковный двор и прежде чем пройти ворота, развернулась и перекрестилась на собор. Феодора приготовила деньги для раздачи милостыни, но едва вышла чрез ворота на аллею, как к ней подлетела на высоких тонких цокающих шпильках экзальтированная особа в обтягивающем декольтированном наряде и, подхватив ее под руку, потянула в глубину аллеи. Феодора с нескрываемым удивлением прошла несколько шагов вместе с ней, но окинув взглядом особу, остановилась и покачала головой. Особа тут же ухватилась за этот взгляд и, передразнив Феодору, тоже покачала головой:

– Вам мой наряд не нравится? Или нервирует стук шпилек? А меня и будоражит, и заводит!

– С чего вы бросились ко мне?

– Вы Феня?.. Жена Феодора? То есть Игоря?

Феодора вздрогнула и пристально посмотрела в глаза незнакомки, но та прятала свой взгляд за издевательским прищуром. Что-то настораживающее было в этом прищуре и даже отталкивающее; позже, значительно позже Феодора поймет и определит движущую силу, скрывавшуюся за прищуром, – это глумление. Ей захотелось уйти, но она сдержала этот порыв. «Чего-то же ей надо! Этой странной особе. И при чем здесь Игорь? Он мне не говорил про этакую знакомую».

– Да, я Феодора, жена Игоря. А Феодором его только я называю. Что с мужем?

– Ничего. Все нормально, все как обычно – всю ночь будет торчать над мольбертом, выводя линии твоего тела.

«Это действительно так, но откуда она знает это?» – подумала Феодора и недоверчиво окинула взглядом особу, а та уже улыбалась ей, выставляя напоказ здоровые крепкие зубы. «Нечеловеческий оскал», – промелькнуло в сознании Феодоры, и тут же она поняла, что дело было вовсе и не в муже, а в ней самой! Ей снова захотелось развернуться и уйти. Что-то толкало ее прочь от этой взбалмошной особы, но что-то и удерживало, не отпускало ее, и после секундного колебания она все-таки продолжила разговор, отдавшись неосознанному влечению, властного зова которого не хотела признавать, но и сопротивляться которому открыто было бы, как ей казалось, анекдотично. Так запутавшийся в своих поступках, чувствах, думах и помыслах человек, как заплутавший в лесу, понимая, что лучше всего успокоиться, отдохнуть и собраться с мыслями, а потом действовать, напротив – бежит сломя голову по лесу напролом чрез бурелом пока есть силы, боясь себе признаться, что заплутал, рассчитывая на случайное избавление. И только окончательно измаявшись, уже совсем без сил, лежа в полной темноте неведомо где, вспоминает о Боге, как о единственном своем спасении.