Джин Га́рду - Ночной бродяга. Часть первая

Имя ей Клем. Она попросила больше не покидать Белую комнату. Клем шила. Этот творческий процесс занял три года, и три года я оставался рядом; она шила куклы, она любила меня, я поддавался всему этому, потому что в конечном итоге она ведь заточила и себя тоже. И я любил ее.

Черт, это не шутка! Мы закрылись в комнате на три гребаных года. Этот недотепа сдался, и суд закрыл дело: мне назначили ежемесячные выплаты за моральный и материальный ущерб, и этих денег хватало на жизнь. Я бросил дело своей жизни – реставрацию подушек – на три года и посвятил себя самопрощению, оправданию и любви. Но после той ночи, когда все изменилось, когда я сделал то, что сделал, любви не стало, – любовь расщепили на куклы, дабы вдохнуть в них жизнь. Клем убеждает: «Я буду шить куклы, я сделаю это за тебя». Рока соглашается и принимает: теперь мы узники обиды, расставания, белого цвета – цвета чистоты.

Начинаю вспоминать.

«Я жру, чтобы трахаться, и трахаюсь, чтобы жрать» 6 6 Фраза принадлежит персонажу Джону Уилмоту, второму графу Рочестеру, из фильма «Распутник» (2004, режиссер Лоренс Данмор) в исполнении Дж. Деппа. . Сигаретный дым наполняет более чем скромных размеров комнату: это один из тех редчайших вечеров, когда Фира пустует, когда в здании слышно эхо. Отец не курит «Winston», он дымит пятикопеечные сигареты без фильтра, его Любовница курит сигареты немного дороже и спорит со своей подругой о целесообразности приобретения собаки. Неужели она не понимает, что задержалась в нашем доме ненадолго?! Думает, что хорошо «дает» Графу. Я думаю, что в мои четырнадцать лет все хорошо, что дает, за исключением арбузов, апельсинов, пирогов и тому подобного. Отцу плевать на то, что я выкуриваю с подростковой ненасытностью уже второй десяток сигарет Любовницы, и ей плевать, что моя пьяная голова удобно уместилась на упругой заднице подруги. Та старше меня вдвое, пиво выдыхается, плевать – пришло время Рока познать женское тело! Отец одобрительно подмигивает: давай, возьми ее, сынок. Фантазия уходит за словом «взять»… Я думаю, как же сделать это с практической стороны. Никакой голливудской страсти, один лишь прагматизм. Я еще не знаком с Клем. Мои представления о женском теле берут свои корни из порнографических картинок в молодежном журнале, спрятанном под грудой книг. Интернет, в то время шипящий, жужжащий, трещащий агрегат с оплатой поминутно и вечно занятой телефонной линией, не стал моим просветителем, он чрезмерно медлителен для этого. Мои естественные желания обороняют Хефнер 7 7 Хью Марстон Хефнер – американский издатель, основатель и шеф-редактор журнала «Playboy». и Флинт 8 8 Ларри Флинт – американский издатель и глава фирмы «Larry Flynt Publications» (LFP), издатель журнала «Hustler». , вот только у меня нет денег на журналы, потому я мало что знаю о своем «желании». А чего желает женщина? Безусловно, этот вопрос терялся в сознании, в особенности после второго литра, в особенности после второго часа на чарующей заднице. А между тем меня наполняет хмель, голова тяжелеет, происходящее видится в искромсанном виде. Необъяснимым образом я сталкиваюсь в коридоре с Любовницей, не с подругой, мои руки машинально поднимают ее мужскую рубашку, и я прилипаю к ее груди, как к маминой титьке… нет! Мать этажом ниже принимает в себя Иисуса с новой порцией проклятий и коллоидного серебра. Любовница не сопротивляется, ее рот искажает ухмылка, из груди доносятся тихие-тихие стоны, она поддается, прислоняется спиной к стене и кокетливо поднимает руки над головой, словно Мэрилин Монро в первом выпуске «Playboy». Я не отстаю, прижимаюсь к груди, как цуцик, неуверенно, не лишенный алкогольного изящества и грации, касаюсь рукой оголенного бедра, продвигаясь выше, к белью, как к баррикаде, которую требуется сломать. Я чувствую, как Любовница дрожит, она невольно кусает губы, я чувствую на себе ее пьяный взгляд, пронизывающий макушку, но мне страшно поднять голову и посмотреть на нее, мне страшен флирт, – я боюсь этой игры… я вцепился в тело и не хочу отпускать, мои движения грубы, линии рук и ног острые… но она не сопротивляется, и это придает силы… в пяти шагах от нас поворот и малюсенькая комнатка, где теснятся Отец и подруга… я закрываю рот Любовнице, ее стоны могут разрушить все! Другой рукой продолжаю раздевать, мне кажется, что я весьма умело управляюсь с ее телом… И вот, когда она почти раздета, остается всего ничего до начала чего-то большего, я нахожу в себе силы поднять голову и посмотреть… Но в этот момент агрессивную прелюдию прерывает Граф малоразборчивым «милая, где ты?». «Милая» с силой отталкивает меня и в несколько движений приводит себя в порядок. Она переводит дух, выравнивает дыхание и окидывает меня с ног до головы беглым взглядом. «В другой раз», – говорит она, немного заплетающимся языком. Я разочарованно смотрю сквозь ее живот и медленно фокусирую взгляд на глазах, уже без страха, но с малой обидой, и одобрительно киваю в ответ.

В крошечную комнатушку Любовница вбежала со звонким смехом, радостно плюхнувшись рядом с Отцом, следом, уныло пряча свой стыд, вошел и я. Она, как ни в чем не бывало, протянула мне пачку сигарет: «Будешь, малой?» – и я, как ни в чем не бывало, взял одну, закрыл глаза и опустил голову на то место, где не так давно был упругий зад подруги, я приоткрыл глаз и обнаружил, что и она, и ее упругий зад, растворились в дыму, а отец разочарованно кивает: «Упустил свой шанс, дурак».

Молнии разрывают горизонт на небольшие фитильки, в моих глазах отражается фиолетовый отсвет. Мы с Отцом стоим на берегу реки, узлом опоясывающей Фиру. За нашими спинами шум веселья, окрашенный в оранжевый цвет. Гулкий звон, смех и топот: Фира забита под завязку. Свет молний просачивается сквозь опушку леса и послойно смешивается с раутом.

Мы молчим.

Зачастую дети задают вопросы, так положено: спрашивать обо всем на свете, чтобы довести предков до мысли об убийстве гадкого приставучего отпрыска, чтобы вырасти весьма себе образованным работником McDonalds или KFC и задаваться более взрослыми и важными вопросами, к примеру: что вы будете пить? Майонез или кетчуп? Но я решил стать реставратором подушек! А потому с малых лет воспитал в себе другое качество – безразличие. Мы молчим. Я не спрашиваю: «Какого черта в Фире живет столько народу? Что это за люди?», «Почему они располагают свободным пространством в доме, а мне приходится спать в сарае?», «Какого черта каждые два года мама перевоплощается, или думает, что перевоплощается, в разных женщин?», «Почему она стала просвещенной христианкой, рисующей рукой Бога, и больше не меняется? Почему она не осталась в образе гребаной Мэри Поппинс?», «Каким образом мы можем себе позволить такой дом?» и, наконец, «Почему мой младший брат считает, что он обеспечивает семью? Почему эта нелепость оправдывает его постоянные кражи и то, что он не посещает никакие учебные заведения?»