Кирилл Панфилов - Мост над рекой Нум-Хет. Повесть

Девушка в этот раз была в праздничном «сурани» сдержанных сливовых оттенков, расшитом разноцветными цветами, и в элегантных сливовых же брюках-клёш, намекавших на серьёзные нравы хозяйки и на любовь к экспериментам. Она улыбнулась Таусу, встала и представила ему незнакомых девушек: Самийу и Литту, сидевших рядом, и Олеану, сидевшую в синем платье за соседним столиком. Когда Таус произносил «Очень приятно» в третий раз, фразу он не договорил: девушка оказалась утренним мастером из парикмахерского салона. Олеана улыбнулась ему и пояснила, что её смена на сегодня закончилась.

Наконец, собрались и все остальные приглашённые, и среди изысканно одетых гостей наконец появился Джалан-руми в костюме пирата с повязкой через один глаз и в огромной шляпе: он нёс в каждой руке по не менее масштабному подносу, один из которых он водрузил на стол, за которым сидел Таус. Молодой человек чувствовал себя более чем уютно: по левую руку сидела Олеана, по правую Юмилла, и он усердно начал ухаживать за обеими, накладывая им горячего и закусок и разливая лёгкого розового вина. Напротив сидела Талина, которая улыбалась ему уголками глаз, когда их взгляды встречались. Их стол был самый большой, так что за ним уместилось очень много гостей, и знакомых, и полузнакомых, и тех, с кем только что довелось познакомиться – имена слегка смешались, так что Таус предпочитал называть по имени только тех, в ком был уж совсем уверен. Он отметил, что мастерство и ловкость рук Олеаны проявляется не только в салоне: она уверенно справлялась с самыми сложными блюдами, а Джалан-руми в этот раз превзошёл сам себя: чего стоили одни только блинчики с букетом паштетов, выложенных орнаментами и перемежаемых пряными травами и неожиданной поздней клубникой. Были тут и фирменные блюда «Мелодий ветра» – и фаршированные груши, и знаменитые булочки «ламарсан» во всём многообразии, и половинки томатов, заполненные миниатюрными салатами, и поджаренные до коричневой корочки куриные грудки с лимоном и под соусом ядовитого цвета, неясного происхождения и изумительно острого вкуса; селёдочка с горчицей, нарезанная вдоль и снабжённая маслом, сахарным луком и кислыми ягодками, также присутствовала; котлетки с отверстием посреди и прозрачной освежающей подливкой в гарнире из картофельных шариков не заставили себя ждать: за хозяином следовали подозрительно европейские по рисунку лица мулаты в расшитых одеждах и уснащали столы всё новыми яствами.

Приборы весело зазвенели о тарелки и блюда, из кувшинов и гигантских бутылей наливались вина и холодные напитки, мясо с рисовыми колобками только что с жаровни уютно скворчало, а из приземистых старомодных динамиков, как оказалось, уже звучал старый американский джаз, и в паузах саксофон выводил изобретательные соло, словно подчёркивая изысканность кухни и праздничное настроение. Золотисто-коричневые «тансан» были почти целиком спущены, и кафе заливал мягкий свет от фонариков, развешанных по стенам. Мулаты молниеносно убирали лишнюю посуду, заботливо выкладывали салфетки и помогали гостям сражаться с особо сложными блюдами: не всякий знал, как управляться с двойным ножом или для чего нужна приземистая кружка без дна, но с двумя ручками.

Когда первый шквал перемены блюд утих, и можно было уже выбирать, что особенно по вкусу, за столами воцарились живые беседы, подбадриваемые кристальными винами. Разрумянившаяся Талина, девушка обычно молчаливая, оживлённо рассказывала:

– Я вот недавно с удовольствием прочитала книгу рецептов 1907 года. Понимаете, как люди жили, как тонко чувствовали… Знаете, они вот готовили суп. Брали шесть рябчиков. Из первых трёх варили бульон, а еще из трёх делали фарш, типа фрикаделек. И вот после слов «выньте рябчиков из бульона» – это про первых трёх – о них больше ничего не известно. И это в книге, где описываются экономные рецепты! Меня так волнует судьба этих трех первых рябчиков, это ужас просто.

Девушки хохотали, судьбы рябчиков и их дальнейшие приключения придумывались самые невероятные, а молодые люди раскуривали вишнёвые трубки и с удовольствием слушали щебетание и сами рассказывали истории.

Таус, совершенно не выспавшийся ночью, расслабился. Глаза медленно, но верно закрывались. Обильный праздничный обед, тепло, потрескивающие дрова в камине, уютная атмосфера – как тут не уснуть. Он уселся поудобнее и, придав лицу выражение бесконечного блаженства, перестал бороться с тяжестью в веках.

Вся компания, давясь от смеха, наблюдала, как голова Тауса медленно опускается всё ниже и ниже. Талина тихо и внятно сказала:

– Кто спит, встать!

Таус немедленно вскочил. Поправил причёску, воротник и снова сел, смущённо улыбаясь под дружный хохот девушек.

– Тау-руми, – молвила Юмилла, безуспешно пытаясь сохранить серьёзность, – как можно спать, когда так весело?

– Я не сплю. То есть сплю, только наполовину.

– Одним глазом? – уточнила Самийя.

– Обоими, – подумав, ответил Таус, – но не до конца.

– На сколько процентов каждым? Это важно, – обеспокоенно спросила Талина.

– На пятьдесят, – не ощущая подвоха, сказал он, ощутимо проснувшись и разыскивая глазами кофе.

– Один на пятьдесят и второй на пятьдесят. То есть оба вместе на сто процентов. Получается, что ты совсем спишь?

Таус внимательно поглядел на Талину, прокручивая в голове варианты ответа:

– Нет. Каждый на пятьдесят. И вместе на пятьдесят от общего количества. То есть каждый на двадцать пять процентов от общего количества. Я понятно объясняю?

– Погоди, – снова вмешалась Юмилла. – Всё же непонятно. Каждый на пятьдесят, и вместе на пятьдесят. Получается, что пятьдесят плюс пятьдесят равно тоже пятьдесят?

Таус шумно вздохнул, налил себе апельсинового сока и пояснил:

– Да нельзя так складывать!

– Вот и я говорю, что нельзя, потому что пятьдесят плюс пятьдесят равняется сотне!

Молодой человек был спасён тем, что ширма у стены раздвинулась, появился в сюртуке залихватского зелёного цвета Джалан-руми и голосом заправского конферансье объявил танцы. Тотчас же зазвучала живая весёлая музыка, гости с удовольствием встали со своих мест, и кафе превратилось в палубу корабля под вечерними звёздами: музыка, полумрак и сияние разноцветных огней, качающихся от шума и весёлых танцев.

Когда быструю музыку сменила медленная, Таус успел поочерёдно подержать в объятиях и Юмиллу, и её очаровательную строгую сестру, и Талину, и даже Олеану, медленно кружась по вощёному паркету.

Вдруг музыка стихла, и Джалан-руми, уже в клетчатом лапсердаке и неведомо зачем с тростью, важно выйдя на середину, объявил конкурс на лучшую танцевальную пару. Дело было серьёзное: никаких особенных танцев Таус не разучивал и сейчас несколько досадовал на себя за это. Он сел на место и налил себе бокал вина, едва пригубил и стал смотреть на пары, под самую разную музыку танцующие в центре залы. Юмилла сидела на стуле, наблюдая за происходящим, и Таус прекрасно понимал, как ей хочется сейчас встать и показать своё мастерство.