Лариса Сафо - Хроники Дерябино в трех частях. Часть 2. Дежавю

В подобном состоянии пребывал и кладбищенский местный сторож Игнат Васильевич Безрукий. В прошлом году он призывал городской люд покаяться и отринуть от себя сытое брюхо во имя именин души. На тот момент горожане его агиткам не вняли, пока неумолимый ход событий не поставил перед ними выбор естественным путём. Посему Игнат Васильевич посчитал свою миссию выполненной и находил еженощное отдохновение в общении с ушедшими в мир иной согражданами.

Некоторых из них он знавал при жизни лично, с иными познакомился по месту вечной прописки. Вглядываясь в жизнерадостные фото покойников на православных крестах, Игнат Васильевич вывел собственную формулу оптимизма: засыпая, вспоминать тех, кого уж нет, просыпаясь, думать о тех, кто не встал с постели. На любовании ликом преданного земле ещё вчера провизора местной аптеки и застала его неведомая фигура.

Она вышла из хранящей покой умерших обывателей редкой лесополосы вокруг местного погоста и застыла возле скорбящего кладбищенского сторожа. Вид гостя был странен, но приветлив. Седовласую голову венчал кургузый картуз, тело облачилось в подпоясанную кушаком рубаху, а ноги помещались в сморщенные солдатские сапоги и выцветшие от времени штаны. Его одеянием даже моль побрезговала бы! Через плечо незнакомца висела холщовая котомка, в руках он держал отполированный ветрами деревянный посох.

На удивление моложавым голосом фигура вопросила Игната Васильевича, трогательно прижавшись к нему правым боком:

– Сей мирянин кем вам приходится? Родичем?

Безрукий вздрогнул и насторожился. Он опасливо отпрянул от незнакомца и разбуженным от спячки бурым медведем угрожающе зарычал:

– Ты кто такой? Ты чего шатаешься здесь не по делу?

Гость встряхнул подёрнутой инеем бородой, прислонил к витой оградке проповедческий посох и архангелом Гавриилом возвестил:

– Я – посланец растущей луны. Мне бы чайку испить с дороги… Нижайше вас прошу!

Игнат Васильевич тут же засовестился и по любомудрому размышлению повлёк незнакомца к стародавнему другу своему, санитару дерябинского морга. Знакомить посланца растущей луны с супругой Верой Сергеевной кладбищенский сторож не решился – она и так с прошлогоднего похода мужа в народ взирала на него с подозрением. А также отлучила от общей постели и засыпала, токмо положив под накрахмаленную подушку кухонный топорик. Помещать незваного гостя в городскую психиатрическую клинику Безрукий тем более воздержался: он сохранил самые беспросветные воспоминания от личного пребывания в ней.

Весело дребезжа и вольно дыша открытыми окнами, обласканный весенним солнцем городской трамвай принял путешественников в своё разогретое светилом лоно. Игнат Васильевич отметил про себя, что седовласый старец взошёл в электроповозку с видом пойманной в силки полёвки. Он крепко вцепился в облапаный горожанами поручень, зажмурил кофейного цвета глаза и полностью покорился жестокосердному року. А белоснежные волосы его на голове парусом колыхались туда-сюда по направлению льющегося внутрь вагона воздушного потока.

Подгоняемый окрепшим ветерком кладбищенский сторож и посланец растущей луны добрели до городского морга к концу рабочего дня. В окне на первом этаже они увидели Дим Димыч Кариеса с унылым и придавленным гнётом выражением лица. Ибо открытый им индуктивный метод расследования преступлений пылился под убогим топчаном – мелкие кражонки, бытовые убийства на почве недолива горячительных напитков не удостоились его применения. И даже глубокомысленные беседы с портретом незабвенного сэра Артура Конан Дойла на стене каморки не придавали осмысленности бытия служителя приёмного покоя между этим миром и тем. Как раз сейчас он обращался к нему с высокопарной речью:

– Достопочтенный друг! Почему русский человек не умеет просто наслаждаться жизнью? Радоваться каждому дню, и не тащить на плечах каждодневный крест на Голгофу общественного блага. Почему бессмысленное существование нам омерзительно и противно? За что нам выпало бремя торить неизведанные пути для всего человечества? За что?

Любивший обольстительный комфорт и европейский стиль жизни прославленный в веках автор детективов отмалчивался и снисходительно шевелил правой бровью со стены каморки. Хотя мог бы и возразить: в Швейцарии правительство предложило выплачивать каждому гражданину страны по две тысячи двести пятьдесят евро в месяц, просто так и всю дальнейшую жизнь. Провели референдум – народ отказался, инда работать хотят, и иметь цель в жизни. Но он не стал спорить с санитаром морга – общезападный эгоцентризм был в вековом тренде.

Глухо залаявший пёс Казимир тем временем вывел санитара морга из состояния апатии и застоя. Он взлохматил чёрную шёрстку и стал царапать обитую дерматином дверь подпиленными когтями. Несвойственное собачьей натуре поведение смутило Дим Димыча – Казимир был добродушным и приветливым твореньем божьим. И не дожидаясь стука, Кариес открыл дверь навстречу нежданным визитёрам.

Чёрногрудый пёс вдруг завертелся волчком и с воем метнулся к седовласому незнакомцу, а засим резко отскочил от него и выскочил в густеющую темноту. Начало визита непрошеных гостей не предвещало ничего хорошего. Однако санитар морга и не из таких передряг выходил бодрым и розовощёким.

Обойдя хороводом со всех сторон хранящего невозмутимый вид старца, Кариес сразу же проникся к нему пиететом. Всё в его облике было величественно и прямодушно, не смотря на допотопную одежду и сквозивший в глазах голод. Высоченный незнакомец стоял в центре каморки и производил впечатление возникшего среди низкорослых холмов гордого утёса. Правда, он тоскливо поглядывал на тарелку с пышными оладьями, доверху наполненную сахарницу и застывшую на небе облаком сметану в блюдце на обеденном столе. Впрочем, недоедание ещё никому бодрости не прибавляло.

Игнат Васильевич был поражен льстивым приёмом найденного у кладбищенской оградки гостя и молчаливо присел на крякнувший под его весом стул: автор индуктивного метода расследования преступлений въедливее кариеса относился к людям и неизменно потешался над тугодумами, скаля крепкие с зияющей щербинкой зубы. А тут он блохой прыгал вокруг старца и с интересом заглядывал в его кофейные глаза, хотя тот ещё мудрецом себя никак не проявил.

Дим Димыч присел на старенький топчан и прервал длительное молчание елейным вопросом:

– Где ты его нашёл и что он о себе повествует?

Служитель погоста затеребил кепку узловатыми пальцами, вскинул коромыслом редкие брови и словоохотливо пояснил:

– Он вышел из лесополосы вокруг нашего кладбища и прервал мою медитацию возле безвременно почившего провизора Мостового. Ну, который умер от огорчения после наветов на мельдоний. Тот самый. Назвался посланцем растущей луны. Кстати, от смеха меня удержал пафос его речи. Между прочим, он есть хочет, а ты меня мытаришь…