Ольга Трушкова - По лабиринту памяти. Повести и рассказы

Костя растерялся:

– Ну, что вы, я же пошутил.

И выругал сам себя: идиот!

Из глаз Маши медленно выкатились две слезинки.

– Ну-ну-ну, успокойтесь, – он вытер их своим носовым платком.

– Вы не подумайте, я не пьяница, я только ягоды ела.

Маша опять перешла на «вы», она стала трезветь.

– Я видел, – кивнул головой Костя и обул ногу в бурок.

– Правда видели? – почему-то обрадовалась Маша. – Значит, вы на меня смотрели?

Лицо Кости заполыхало. Чтобы скрыть смущение, он наклонил голову и начал обувать её вторую ногу.

Но Маша вдруг заартачилась и спрятала её под лавку, сквозь замутнённое хмелем сознание пробился жгучий стыд за своё не совсем интеллигентное поведение.

Сначала Костя её уговаривал:

– Мария Петровна, ну, не капризничайте!

Потом разозлился, силой вытащил ногу из-под лавки, натянул на неё носок и бурок. Нашёл бахилы. Что же ей на голову-то? Увидел на полатях платок, обмотал им Машину голову, неумело завязал его концы и затолкал девушку в старый полушубок, лежавший на тех же полатях. Всё это он проделал с каким-то озлоблением, непонятным ему самому.

Злился на неё, на себя. Злился за то, что не может подавить в себе это совершенно новое чувство, появляющееся при встречах с Машей. Даже не знает, как и назвать-то всё это, потому что раньше никогда не испытывал ничего подобного.

Заглянув в «банкетный зал», он вызвал знаками Валентину и вкратце пересказал ей вишнёвую эпопею. Валентина вывела Машу на улицу.

Костя подобрал валяющиеся на полу модные сапожки на высоченных каблуках, проверил их «молнии», поставил на печку. Потом взял злосчастную бутыль и вытряхнул вишни в помойное ведро.

Валентина вывела Машу на улицу, заставила пить рассол и глубоко дышать.

– Слава Богу, Костя вовремя заметил, так и отравиться недолго, с непривычки-то. Тебе лучше?

– Лучше.

– Если наливка стояла в стеклянной посудине, то ничего не будет. А хмель от ягод проходит намного быстрее, чем от самой наливки. Но ягоды всё же лучше не есть, – Валентина стянула полы полушубка потуже и, придерживая их рукой, чтоб не расходились, обняла Машу.

Вдруг девушка заплакала, по-детски вытирая слёзы кулаками, потом с тоской в голосе проговорила:

– Я же не знала. Я никогда не ела вишен, ведь в Сибири их нет. А они такие вкусные! У нас черёмуху вишней называют, сибирской вишней. Но черёмуха – это не то.

Помолчала, потом спросила каким-то безжизненным голосом:

– Почему он вас попросил со мной побыть? Сам почему не вышел со мной на улицу? Ему что, было очень противно меня видеть… ну, такую?

– Ага, кажется, я что-то начинаю понимать! Ну-ка, девонька, вставай. Пошли в хату!

Но в хату войти они не успели, потому что Костя внёс в компанию предложение прогуляться до клуба, и оно было принято единогласно. В клуб вошли дружной весёлой толпой, и никто не обратил внимания, что Кости среди них нет.

Машино непреднамеренное пьянство гостями тоже замечено не было и прошло без последствий.

Костя уехал в Гомель утренним автобусом, как и планировал накануне. Закинув сумку в общежитие, он решил побродить по городу, привести в порядок свои растрёпанные мысли.

Через полтора месяца сессия. К ней он практически готов: курсовая зачтена, два экзамена сданы досрочно, «хвостов» нет, осталась одна контрольная. Значит, с академией всё более-менее в норме. Ещё немного, и диплом в кармане. А дальше что?

Впервые в жизни Костя задал себе этот вопрос. До вчерашнего дня всё было предельно понятно: работа, учёба, поездки на малую родину, волейбол.

Личная жизнь? Там тоже был полный порядок. До вчерашнего дня. Нет, пожалуй, раньше. До проводин у Ильи.

Конечно же, девушки у Кости были, он был очень красивым парнем. Высокий, плечистый. Волнистые чёрные волосы с каштановым отливом. Особенную притягательность имели его глаза – серо-зелёные, тёмные, похожие на два омута, и улыбка – мягкая, тёплая, обаятельная. Одним словом, он был одним из тех, кого в народе называют девичьей погибелью или бабьей присухой.

Вот и затягивал девушек этот серо-зеленый омут, и забывали они о том, что в нем их погибель.

Но серьёзных отношений с ними Костя не заводил, никому из них никогда ничего не обещал и от них ничего не требовал. Он их не бросал. Он их или отпускал в свободное плаванье, или выдавал замуж за своих же друзей, гулял на их свадьбах и потом поддерживал со всеми добрые отношения. Не силой выдавал, разумеется. Знакомил. А там уж они сами.

Правда, вот Вадику он, сам того не желая, свинью подложил. Не свинью, конечно, а Любу эту неверную. Да разве ж Костя знал, что она такой потом окажется? Когда с ней гулял, вроде, верной была, ни на одного парня не смотрела, только на него, на Костю. Так Костя кем ей приходился? Никем. А Вадик ей муж!

Тут как-то раз зашел Костя к ним – Вадик позвал приемник починить, а она давай на него, на Костю, пялиться, тоску в глазах изображать, пока муж в ящике с инструментами копался, нужную отвертку искал. Обиделся за друга Костя, починил приемник и сразу же ушел, хотя Вадик и предлагал вместе вечерок скоротать. Нечего ей, Любе, на других поглядывать, для этого муж есть. Как теперь смотреть другу в глаза? Сосватал, называется.

Хотя нет, Вадика-то он как раз и не сватал, Вадик сам, как потом выяснилось, давно эту Любу любил. Ещё до Кости. Да если бы Костя знал, он бы даже и не начинал встречаться с ней!

С девушками Костя был близок настолько, насколько они ему позволяли. Да и то не со всеми. Да и, вообще, это раньше было, сразу после армии, когда он ещё дураком был.

Потом понял, что им же замуж рано или поздно выходить придется, поскольку он-то жениться на них не собирается, поумнел и стал их жалеть. Теперь, если даже какая и соблазняла его переступить черту, Костя срочно или знакомил её с кем-нибудь, или отправлял в самостоятельный поиск. Понимал – пора! Он ведь тоже может не устоять, он ведь тоже живой человек, а не папой Карло сделанный.

Переступать черту Костя себе уже не позволял. Во всяком случае, старался не позволять. Вот только друзей холостых почти не осталось. Егор да ещё два-три приятеля. Всех переженил.

Правда, злые языки говорили, что кое-кто из его девушек выходит замуж ему назло. Так это наглое враньё. Костя же не злится на них. Наоборот. Всем ведь хорошо: и девушка счастлива, и он свободен.

Еще те же злые языки поговаривали, что Костя выдавал их за своих друзей уже не девушками. Тут он не спорил, потому что товар не проверял. Он только за двух мог ручаться головой.

Но их Костя с друзьями как раз и не знакомил. Он же не подлец! Девушки сами, после того, как с Костей расстались, себе мужей нашли. Вот как раз после этих-то двух он и стал жалеть дур молоденьких. Куда лезете? Ведь прекрасно понимаете, что Костя на вас жениться не собирается! Зачем же вы его, подлые, в грех-то тащите? Чтобы его потом совесть мучила?