Наум Вайман - Новая эра. Часть вторая

Сказал ему, что давно хочу купить видеокамеру, но все не решаюсь: если серьезно взяться за это дело, все время отнимет, а просто так – неинтересно.

– Вы должны сначала решить, какую роль вы на себя берете, гостя, или наблюдателя… Трудно наблюдать и не вмешиваться. Вот я однажды на тахане мерказит 21 21 Центральная автобусная станция (ивр.) видел пару, она в солдатской форме, с оружием, а он – просто, в обычном, и они сидели прямо на асфальте, и он обеими руками держал ее за лицо и что-то очень темпераментно ей говорил, это была потрясающая сцена, мне так хотелось ее снять, но я боялся, что они заметят, я раз прошелся, второй, незаметно щелкнул «леечкой», еще раз, не заметили…

Рассказал мне свою «сердечную» историю.

– В первый раз это у меня случилось, когда мне было пятьдесят, ровно двадцать пять лет назад. Я приехал в Москву, как раз на праздники, вышел из гостиницы, народ гуляет по улицам, и вдруг чувствую боль вот здесь, и тошноту, слабость. Вернулся в гостиницу, думал-думал, вызвал скорую. Приехали два бугая, сделали мне электрокардиограмму, говорят: лежи, не двигайся.

– Так они должны были вас в больницу отвезти, раз уж «лежи, не двигайся».

– Никуда они меня не отвезли, и лекарств никаких не дали, сказали полежи пару дней. И вот я лежу, за окном праздник, и чувствую, что ухожу. Но потом боль ушла, поднялась вот сюда, к горлу, перевалила за плечо, под лопатку, а потом ушла. И я встал и пошел. Первое время еще чувствовал себя не очень, а потом и забыл про это. А второй раз, уже в Риге, меня положили в больницу, инфаркт, нет, тоже ничего не делали, просто месяц пролежал, дали нитроглицерин вдогонку, если плохо, то глотать. И вот уже в Иерусалиме, зимой, Ира была уже больна, я шел по улице и вдруг чувствую – опять, взял я нитроглицирин, причем сразу две таблетки, последние были, и там еще крошки какие-то, все запихнул, и, видимо, это была слишком большая доза, это же сосудорасширяющее, и я свалился без сознания, очнулся, кто-то стоит надо мной, спрашивает: «Ата беседер? Ата беседер? 22 22 Ты в порядке? (ивр.) » Какой уж там беседер. В больнице мне сделали центур, ну а потом… А в армии я заболел туберкулезом, один врач посмотрел, говорит: о, у вас уже дырка сейчас будет в легких, дело плохо. Ну, я тоже уж думал, все, во цвете лет. А другой врач вселил в меня надежду, говорит а вот мы сейчас вам легкое отожмем, выдержите – выживете, ну и, отжали мне легкое, хорошо еще там ничего не слиплось, нет, никаких лекарств не давали, сказали бесполезно, ну и организм молодой, крепкий, выдержал…

Герц небольшого роста, коренастый, франтоватый, в такой юнкерской фуражке. Рассказывал мне о камере, и при этом навел ее на портрет Риммы, который еще Аронштам, отец Жанны сделал, лет пятнадцать назад (выяснилось, что Герц был с ним знаком, и жену его, Зину, он хорошо знает, да, она ж была актрисой в Рижском драматическом), потом на меня. «Я не снимаю, вы не волнуйтесь, я только смотрю ракурс, подсветку…» Но я понял, что он снимает. «Бесшумно работает», – говорю. «Да». Пересадил меня под окно, снял с одной стороны, с другой. Потом дал посмотреть. Я увидел портрет жены, потом себя с беспокойным, напряженным, почти воспаленным взглядом, потом, в другом ракурсе, в мягком свете, вдруг успокоившимся, задумавшимся, потом – в третьем, почти умиротворенным, и свет из-за головы. И подумал, вот, несколько кадров, и все ухватил, и даже то, что с портрета начал, все под ее сенью, вся моя жизнь. Как он это увидел? Умен, черт. В этом-то все и дело. В рамку камеры-то каждый может смотреть, а вот что-то увидеть…

Спросил меня, что сейчас делаю. Я поведал что-то бессвязное о Христе, о том, что ситуация тогда кажется мне похожей на нынешнюю. Он кивал.

– Но вы работаете?

– Да работаю-то я каждый день, иногда целый день, но как-то не целенаправленно… Ну и хронику пишу, мы же документалисты…

К шести отвез его на Центральную автобусную. Часа через полтора он позвонил, сообщил, что доехал благополучно, поблагодарил.

6.4. Утром гуляли с женой по парку. Деревья цветут пышными белыми и сиреневыми цветами. Жена нагибает ветки, нюхает, гладит цветы.

Мимо идут два дворника, один высокий, сутулый, другой помельче, русоволосый. Высокий обращается ко мне на русском, но с непонятным акцентом:

– Каким спортом занимались?

– Когда-то – боксом. А что?

– То-то я смотрю… Вы и сейчас в хорошей форме.

– Таких бы пяток в наш парк, – говорит блондин, – головы бы им пооткручивать.

От Л:

Помнишь: твое желание посылать мне свои писания, а мое их читать, м.б. и есть «такая наша любовь»? Так что давай записки до отъезда, а то как же я буду спать без моего любимого писателя? А таблетки я принимаю только когда чувствую сердце. Ну, ты нашел профессора?

Во-первых, хаг Песах самеах! Ве кашер 23 23 Счастливого праздника Песах! И кашерного! (ивр.) . И здоровья. И всей семье благополучия.

Профессора не ищу пока. Ну их.

Спать без любимого писателя конечно трудно, но и с таким любимым писателем тоже, понимаш, не уснешь…

Priglasheniye k zastolyu

Наум, привет!

Хочу предложить твоему вниманию составленный мною реферат сочинения М.О.Гершензона «Ключ веры». Предлагаю следующую форму обсуждения. Если идеи Гершензона тебя заинтересуют, ты выскажешься по этому поводу, а я в ответ, как неисправимый однодум, попробую, с учетом твоих замечаний, произвести «проекцию» этих идей на свою концепцию и «дать врачебное заключение» относительно «сотериологического диагноза» Гершензона. Разумеется, для такого «анализа» подойдет не всякий текст. В этом смысле «Ключ веры» подходит идеально, поскольку многие заключения Гершензона даже фразеологически близки некоторым обсуждавшимся нами идеям, но как раз на этом фоне кардинальные различия в подходах проступают особенно отчетливо.

Для начала несколько слов о месте «Ключа веры» в творчестве Гершензона. Это, без преувеличения, главный его философский труд, своего рода «исповедание веры». С детства интересуясь философией, Гершензон практически до старости не решался писать на теоретические темы (правда, он писал «в стол» так и не законченную обобщающую работу «Тройственный образ совершенства»), не чувствуя себя «специалистом». Ситуацию переломил Вяч. Иванов, спровоцировавший его в качестве оппонента на переписку («Переписка из двух углов», 1920 г), которая велась из двух углов палаты «Здравницы для переутомленных работников умственного труда». «Переписка из двух углов» неожиданно вызвала громкий международный резонанс, что расстроило Гершензона, так как он чувствовал, что инициативный Иванов заставил его играть по своим правилам: «тон голоса В.И. определил и мой; оттого меня коробит от этой книжки: это тон кантилены, пенье зажмурив глаза, что мне, кажется, совершенно чуждо». Похоже, «переутомленным работником» оказался только Гершензон. Поэтому в дальнейшем он был одержим идеей разъяснить и уточнить свою позицию. Это и сделал в «Ключе веры», 1922. Характерно, что это его «исповедание веры» вылилось в размышление о характере еврейского Бога; забегая вперед, отмечу, что, по моему ощущению, стремление «универсализировать» Яхве как-то связано с антисионистской (хотя и не примитивно ассимилянтской) позицией Гершензона, ни на минуту не перестававшего чувствовать себя евреем в чуждом конфессиональном окружении.