Анастасия Фёдорова - Меломания

– Ур-р-рур-р-ру-ур-р-р-ру.

Глупый. Воздух выходил из его легких пузырьками. Но я слышал сквозь сон, как будучи дельфином, я кричу в толщу воды: «Ур-р-р-ру-у-у-у-ур-р-ру-у-у», но мне никто не отвечал. Звуки уходили, отражались от пугливой стайки рыбешек, возвращались ко мне и растворялись в плотном пространстве, заставляя его петь, резонировать, звучать моим «ур-р-р-ру-у-у-ур-р-ру-у-у-у-у».

В такие моменты я просыпался, видел свесившегося за борт брата и, когда успевал, давал ему пинка.

Всплеск воды и тонкое «ой!» вывело меня из ностальгии. Мы с Сольвией оказались по щиколотку в бурном потоке. Она стояла, хлопала ресницами и непонимающе смотрела на меня. Минуту назад здесь не было реки. Ах, да, это же я своими фантазиями создал управляемое течение. Я подхватил девушку на руки и улыбаясь перешагнул поток. Конечно, ее ноги не промокли, в отличие от моих.

Я сотворил этот мир и невольно трансформировал его, например, как тогда.

Перенеся Сольвию через воду, я поставил ее на землю. По мере того, как я выходил из волн, река высыхала. Девушка смущенно захихикала и поцеловала меня в щеку. До парка оставалась пара шагов. Возможно, она сейчас уйдет и больше не вернется. Парк – это выход из моего мира, и она это прекрасно знала. Наверное, она скрывалась от кого-то. Я не мог позволить себе спросить, вернется ли она. Лучше не знать, лучше не знать этого горького разочарования. Пусть она останется внутри меня приятным воспоминанием. А я буду сидеть в своем наполненном звуками саду и вспоминать ее, оперевшись спиной о дерево, гладить теплое яблоко, выдыхать его аромат и произносить имя «Сольвиа».

– Спасибо тебе.

Я улыбнулся, сейчас самое неприятное мгновение: прощание. Я сжал ее руку. – Выход там.

– Эй, я еще вернусь! – Она рассмеялась звонким серебром, по уголкам моего сердца рассыпался ее смех. Ласковыми теплыми руками она обняла мою душу и, заглянув в самую глубь, вдохнула улыбку.

Она скрылась в парке, оглядываясь и махнув на прощание рукой. Внутри меня все пело и звенело на все голоса. Вернется! Вернется! Я не мог поверить. Как же я хотел этого больше всего на свете. Девушка с ароматом карамели и корицы вновь будет моей гостьей.

После ухода Сольвии что-то изменилось, как будто она унесла с собой часть звуков. Виски кололо, пространство наполнилось черными, хаотично снующими туда-сюда мушками. Я подумал, что в настройках мира сбился программный код, но его так просто невозможно изменить. Это было вторжение. Они возникли повсюду. Прозрачные, со сгустками темной энергии внутри. Она клокотала, гудя носилась броуновским движением, хаосом мрачных частиц. Я не мог приблизиться даже на расстояние вытянутой руки. Закладывало уши. Существа оттесняли меня от входа в парк.

С Сольвией случилась беда. Сердце резанула боль. Ей сейчас нужна помощь, она в чужом мире атакована врагами. Хрупкая, беззащитная, совсем юная. Я не могу покинуть этот мир, как бы я этого не желал. Он стал моим убежищем и тюрьмой одновременно. Для таких, как я, иного выхода больше не было. Первый вариант – я иду сквозь кисель своих воспоминаний, медленно увязая в каждом из них, пока мой путь не окончится так же вяло и медленно, как протекает жизнь. А второй – творю мир, наполняю его красками и звуками, заливаю теплом и любовью, озарив светом. Остаюсь жить в нем, растворяясь в собственном сознании, пока не сольюсь с ним окончательно. Мой мир – Меломания. Я создал его, чтобы слиться с ним, чувствовать каждую клеточку, каждую капельку росы, скатывающуюся по листу, петь и звенеть вместе с ним с трелями птиц, слушать «хо-о-о-о-о-о-о» трепещущих водорослей, «ау-ум-м-м-м» небооких богов и петь песнь каждому новому дню. И если бы я сейчас интегрировался в тот мир, то мог защитить Сольвию, я не пустил бы дестройторов 1 1 Дестройтор от destruction – разрушение (перевод с англ.). ко мне. Я обессилел. Сел на землю, не имея возможности сдвинуться, подняться. От одного только ощущения, как ей может быть плохо и больно сейчас, силы покидали меня.

Опустошенность топила забвением. Беспокойные черные шелковые покрывала окутывали меня со всех сторон, сдавливали хватку. Они пахли землей: сухой, безжизненной почвой, на которой под покровом прохладой ночи нет никакой растительности. После я заснул и не видел больше ничего.

Спустя несколько часов взошло солнце. Все закончилось. Рядом со мой в траве что-то зашуршало, пискнуло, куснув меня за кончик пальца. Я приоткрыл глаза и раскрыл ладонь. На нее забрался мягкий серый комочек и уставился на меня блестящими бусинами. Мышонок почесал лапками нос, потом за ушами и чихнул, должно быть, от пыльцы. Я лежал на траве, раскинув руки в стороны, глядя на проплывающие облака. Они изменяли очертания, превращаясь то в огромных китов, выбрасывающих фонтан новых облаков из воображаемого дыхало, то в дельфинов, которые резвились и кричали друг другу «ир-р-р-ри-и-и-и-ир-р-р-ри», то блистали величавые замки, то грохотали пушки от сражений за прекрасных принцесс. Проплывали облака.

Перед взором мелькали насекомые. Птицы сновали туда-сюда, на лету ловя очередного бирюзового жучка. Щебет наполнял воздух. Вся моя сущность, квинтэссенция этого мира, желала полного слияния с природой, чтобы облегчить мои страдания. Но было еще рано. Облака изменялись, сгущались, хмурились. Первые капли упали на лицо.

В детстве я много времени проводил в лесу. Ложился на землю, раскрывал глаза пошире и смотрел вокруг. Нагретая солнцем трава млела от удовольствия, шелестя на легком ветерке «а-а-а-аш-ш-ш-ш». Вначале я думал, что ко мне приближается змея и пугался, но оглядевшись понимал, что это трава разговаривает со мной. Ей вторила листва: «а-а-а-аш-ш-ш-ш», ярко красные ягоды земляники прятались и застенчиво молчали, источая аромат. Воздух наполнял мелодичный перезвон колокольчиков – редких цветов, названия которых я не знаю даже сейчас. Я называл их про себя «волшебными». Все имело свои звуки, краски. Любое действие, любой предмет звучал, если настроиться на его волну. Я представлял себя то былинкой, то цветком, тянущимися к солнцу. Терял голову от удовольствия слиться с другим сознанием, сознанием природы, которая окружала меня. Сонастройка происходила легко, она позволяла проникать в таинства своего «я», становясь чистым зеркалом для всех звуков, которые меня окружают.

Ипсеити – это слово возникло в глубине меня. Оно складывалось нотами внутри, обрастало образами и поднималось по моему горлу, облачаясь в звук. Ипсеити. Я вновь вспомнил о Сольвии – олицетворении моего «я», моей сути, всем, чем я был, все слилось в этой хрупкой, смелой девушке, которая, возможно, никогда не вернется.

Перед глазами заколыхалась фиолетово-белая радуга, переливающаяся перламутром. Что-то должно произойти. Сольвиа, моя Сольвиа, она вновь была здесь. Я расплылся в улыбке и протянул ей навстречу руки. Желая прижать ее к себе, бросился к ней, но остановился. Нас разделяла невидимая стена. Моя Ипсеити оглядывалась, всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть меня, но не могла ничего увидеть. Я со всей силы ударил по стеклу, меня отбросило назад. Я вскочил и вновь ударил, закричав что есть силы: