Виталий Лозович - Убойный снег

– Только простудиться?

Сашка горьковато усмехнулся.

– Живы, конечно, останемся… – он запнулся, – если волки не съедят.

Американцы подняли головы.

– Есть вероятность, что на нас нападут волки? – спросила тревожно Элизабет.

– Бывает. Здесь все бывает. Забредёт какая-нибудь стая… с «дикого запада».

– У нас нечем защищаться? – совершенно ничего не услышала Элизабет. Сашка помотал головой. В иглу повисла тишина. Очень нехорошая, зловещая, чёрная тишина человеческого напряжения от внезапно появившейся опасности. Страх стоял рядом. Американцы, как сговорившись, подняли на Сашку глаза. Про стаю Сашка не врал, и все это поняли. Дядя Миша не проронил ни слова.

– Да ладно вам, – спохватился Сашка, – волки ночью спят.

Тут же понял, что сморозил глупость и быстро добавил:

– Да и весна уже. У них сейчас брачный период. Им не до нас.

Поверили американцы или нет, осталось неизвестным, но руки, протянутые к огню, шевельнулись разом, и ощутимая обречённость незаметно растаяла. Дядя Миша приподнялся на локте и поведал назидательно:

– Я двадцать пять лет отлетал в тундре. Волки зимой всегда возле оленей держатся. А оленей здесь на сто вёрст не сыщешь.

Это сообщение почти полностью успокоило американцев, лица их смягчились.

– У вас есть какой-нибудь план на завтра? – спросила Элизабет.

Сашка только сейчас понял, что не замечает ее лёгкого, скользящего акцента. Похоже, к выговору по мере общения с человеком, привыкаешь так же, как к походке, и такая деталь в разговоре даже становится какой-то неотъемлемой индивидуальной особенностью.

– План один – добраться до озера Халембой. Там должно быть зимовье.

– Зимовье?

– Избушка… дом.

– Дом, – Элизабет хотела обрадоваться. – Там есть связь?

Сашка тяжело вздохнул.

– Хорошо, если там хоть печка целая.

– Было бы неплохо, если бы там были рыбаки, – донеслось от дяди Миши.

На том разговор и закончился. Американцы, как по команде, опустили головы, очевидно рассуждая, отчего в России на охотничьих и рыбачьих заимках рушатся печки?…

За стенами иглу, над тундрой, лежала полная ночь. От горизонта до горизонта распростёрлось чёрное небо с неяркими переливающимися точками звёзд, а над самой южной стороной, набрав высоту, сияла луна, заливая вокруг себя светом чуть ли не половину небосвода. Снег уходил под всей этой красотой в необозримую даль тундровой ночи. Там он чернел, сливаясь с небом, незримо и неразличимо чёрное уходило в чёрное, земля соединялась с космосом и, казалось, низкие звезды своими лучами касаются ее краёв. Тишина стояла необыкновенная.

Время шло медленно. Слабый огонь едва успевал согревать иглу. Раз от разу дядя Миша, кряхтя, поднимался с очередного отлёжанного бока, добавляя в плошку горючее, и, так же кряхтя, заваливался обратно. Элизабет долго сопротивлялась усталости, но, в конце концов, свернулась калачиком на своем меховом коврике, поджав ноги к самому подбородку. Макс уткнулся в сложенные руки на коленях, а Фрэнк откинулся на снежную стену и единственный, кто спал, потому как сопел столь громко, протяжно и старательно, что колыхалось пламя огня. Сашка не сомкнул глаз ни на секунду. Он знал, что не сможет сейчас уснуть, он вообще мог не спать по трое – четверо суток, совершенно не теряя при этом энергии, пока какая-либо экстремальная ситуация не разрешалась благополучным исходом. Потом он, конечно, уснёт, уснёт где угодно: на снегу, на полу, в холоде, в жаре… Организм выдохнется, и он отключится. Он обычный человек без спецподготовки. Он знал свои возможности и потому не должен был израсходовать их до того времени, когда условия для людей станут безопасными. В тундре для него это был закон номер один. Героизма при этом Сашка не испытывал.

Часа за два до рассвета проснулись все – и кто спал, и кто безуспешно пытался это сделать или просто убедить себя в том, что спал. Проснулись от холода. Сидеть, а то и лежать на снегу, пусть даже под вами овечий тулуп, все одно – зябко. Скованный, недвижимый человек замерзает очень быстро. Маленький огонёк, плясавший всю ночь посреди иглу и заботливо поддерживаемый дядей Мишей, был единственным островком тепла и возможности продержаться столь долго в утомительной полярной ночи.

Элизабет села на колени, посмотрела на Сашку и передёрнула плечами:

– Холод собачий. А вы, Сашья, совсем не спали?

Он помотал головой.

– И не хотите?

Сашка мотнул еще раз.

– Это правильно.

Сашка согласно кивнул.

– А почему вы молчите?

– Берегу силы.

Элизабет потянулась, как кошка, запрокинув голову и вытянув в стороны руки, тут же вновь передёрнулась и обхватила себя за плечи.

– У нас небо зелёное, – сказала она просто.

Сашка глянул вверх в отверстие купола иглу, глянул хитровато на замёрзшую Элизабет, схватил ее крепко за руку и потянул за собой, едва не опрокинув плошку с огнём.

– Быстро выходим, – скомандовал он, отодвигая камеру от входа и выбираясь из иглу наружу.

– К-куда выходим, – запищала она, – там холод собачий!

– Сейчас согреешься, – бросил он на ходу и выдернул ее из иглу.

Над тундрой полыхало северное сияние. Оно раскинулось на полнеба, было зелёным и немного волнистым. Если приглядеться, можно было заметить, что волны эти изредка перекатывались друг на друга. Сквозь сияние мерцали звезды, мерцали обычно, неброско, даже бледновато, по-северному. Сашка, недолго думая, заставил Элизабет прыгать вокруг себя, что выглядело довольно глупо и по-ребячьи смешно в такой экзотической ситуации. Потом взял девушку под локотки и подбросил пару раз вверх, что вызвало у Элизабет небольшой взрыв веселья, она даже завизжала.

– Теперь ори что-нибудь! – приказал он, прихлопывая ее по плечам и рукам.

Она вскинула на него глаза, и Сашка увидел в них отражение луны – дьявольщина какая-то.

– Как это – ори что-нибудь? – поинтересовалась Элизабет с американской деловитостью.

– А так… ори и все тут!

Она замешкалась, ее взор метнулся вниз, пронёсся по тёмному снегу.

– И что мне орать?

– Ори… – Сашка подумал, – мир, я люблю тебя!

Элизабет тоже подумала.

– Не хочу я это орать, – сказала она, – я вообще ничего не хочу.

– Вот же, чучело, – пробормотал Сашка, подхватил Элизабет на руки в один миг и пару раз прилично подбросил вверх.

– Сашья! – заорала во все горло та. – Ненормальный! Уронишь!..

– Наконец-то, – ответил он, опустив ее на снег, – теплее, правда?

– Русские шутки? – несколько в замешательстве спросила Элизабет.

– Глянь на небо, как играет.

Северное сияние начало колыхаться. Едва заметные волны превратились в длинные хвосты и разливались по небу во все стороны.

– В твоём Нью-Йорке есть такое?