Виталий Лозович - Убойный снег

– Нью-Йорк южный город, Сашья. Там нет такого, там есть многое другое. А что вы… ты… так радуешься?

– Жизнь люблю.

– Мило, – посмотрела она ему в глаза, – и вовремя.

– Ты вокруг оглянись… «америка».

– Вы с ума посходили, вопить так ночью, – вылез из иглу на четвереньках дядя Миша. Поднялся на ноги, похлопал себя по бёдрам, попрыгал чуть и разрешил, – а впрочем орите, все веселее.

– А вы тоже крикните, – посоветовала Элизабет, – теплее будет…

– Прямо. Уже жара вокруг от меня пошла! Сейчас раздеваться начну. Ты, девочка, куда смотреть будешь?

– Зачем смотреть? – не поняла Элизабет.

– Затем, – проворчал дядя Миша и скрылся у нее за спиной, – надо мне тут недалеко пописать. Не оборачивайся, а то в обморок бухнешься.

Сашка весело фыркнул, а Элизабет пожала плечами. Чтоб никуда не смотреть, она запрокинула голову и рассматривала удивительную картину, нарисованную природой. Сияние как будто только и ждало этого – начало вовсю колыхаться, играть, перестраиваться. Длинные хлысты его то сворачивались, то медленным «ударом» кнута простирались поперёк всего неба.

– Такое редко бывает, – сказал Сашка, – чтоб почти на все небо.

Сияние тут же свернулось, как по команде, и ушло к горизонту, там поиграло чуть-чуть и пропало совсем.

– Эй, ты куда? – сказала ему вслед Элизабет. – Оно всегда у вас зелёное?

– А в Америке оно жёлтое? – съехидничал Сашка.

– В Канаде я видела еще и красное.

– Бывает и красное.

– А вон Полярная звезда, – ткнула пальцем в зенит Элизабет, – а вон… Большая Медведица, а вот рядом что – я не знаю. Ты знаешь?…

– Где? – подошел Сашка вплотную сзади, склонил голову к ее плечу, коснувшись своей щекой ее вязаной шапочки.

– Да вот, чуть пониже Полярной, – сказала она, обернувшись к нему. Сашка взял руку Элизабет в свою и провёл ею по небу сверху вниз.

– Если вон то, – сказал он, – то это Приполярная.

– Ой, как интересно, – чуть ли с неподдельным восхищением сказала она.

«Кокетничает», – подумал Сашка. Выпустил ее ладонь демонстративно легко и зачем-то, совсем, в сущности, ни к чему, вспомнил Ксюшу. Настроение мигом изменилось. Игривость исчезла.

– Воркуете? – прошёл обратно в сторону иглу дядя Миша. – Голуби тундровые, куропатки учёные.

– У вас небо другое, – сказала Элизабет просто.

– У нас его просто больше, – ответил Сашка уверенно-нахально и глянул на американку сверху.

Светало медленно. Почти незаметно. Небо светлело с восточной стороны, разбавляя черноту густой синевой. Потом от горизонта до горизонта синеву растворяло белёсой полоской, уводя ночь, гася звезды и прогоняя сумрак на запад.

Рассвет на севере всегда долгий, такой долгий, что и ждать устаёшь. Иногда даже не поймёшь – то ли уже светло, то ли еще темно. Причина тому – снег. От горизонта до горизонта один снег… белое все. Через час из иглу один за другим вылезли Макс и Фрэнк, чуть погодя в снежном проёме показалась большая голова дяди Миши. Дядя Миша сразу сказал, как определил:

– Воркуете всё? Дружба народов.

Макс и Фрэнк, стуча зубами, носились вокруг иглу галопом и трясли задами в прыжках не хуже австралийских кенгуру. Макс что-то бормотал себе негромко под нос, чем сразу вызвал неподдельную заинтересованность дяди Миши.

– О! – крикнул он ему. – Макс читает утреннюю молитву! Про нас не забыл, а?

Макс не ответил. Фрэнк остановился и спросил осторожно:

– Вы атеист? – понять его произношение было столь трудно, как почти невозможно.

– По-русски спроси, – попросил дядя Миша.

– Он спрашивает, верите ли вы в Бога? – подсказала Элизабет.

– Я, сынок, – ответил ему дядя Миша, – полвека в коммунизм верил… и строил его вдобавок. Понял меня? Нет. Тогда скажу тебе по-англицки: ночь ты продрых в российской гостинице, а за постель ни гроша не взяли… а?… Понял теперь что такое коммунизьм по-русски?

– Это… гостиница? – не поверил Фрэнк.

– А как ты думал? – сощурился на него дядя Миша. – Ты сопел всю ночь без «задних» ног, а я тебе огонь держал…

– Без каких ног? – переспросил Фрэнк.

– Он серьезно? – спросила Элизабет у Сашки.

– Русский юмор, – ответил тот, усмехаясь.

– Что, товарищи, остановились? – обратился дядя Миша к американцам. – Бегайте, бегайте. Я пока за вами белье соберу. Трясуны американские. Го-ости заморские!

Когда на востоке погасли первые звезды, маленький отряд выстроился перед иглу. Элизабет достала фотоаппарат, все переснимались в полумраке под дерзкими лучами вспышки, и ушли дальше на север. Там, выше по широте, должна была стоять изба, а в ней должны были находиться рыбаки – единственная надежда, потому что Халембой-то так и переводится с местного наречия – «довольно рыбное озеро».

Иглу оставалась позади. В пути кто-нибудь обязательно оборачивался, раз от разу назад и смотрел на свое ночное пристанище. Человек всегда нелегко расстаётся со своим ночлегом в такой ситуации, пусть даже и с холодным ночлегом. Неказистая постройка уменьшалась на глазах, пока совсем не превратилась в маленький белый холмик, в конце концов растворившийся в бесконечном снежном поле. Вокруг стало совсем одиноко.

Появившееся солнце немного смягчило состояние затерянности, но особой радости не прибавило. Мысли о полярных волках преследовали каждого. Каждый незаметно смотрел вокруг, каждый вглядывался в далёкий снег, каждый вспоминал вчерашний разговор, представлял голодную стаю и внутренне содрогался. Однако вслух об этом не говорил никто. По дороге ни стонов, ни жалоб на неудобную обувь или старые раны не раздавалось.

Перед выходом Сашка очень доходчиво объяснил всем, что, если не дойти до озера в один переход, не пройти оставшиеся… сколько там километров… сдохнем все. Строить еще одну иглу к вечеру сил не будет, ночевать на открытом снегу – скорее всего, замёрзнем, потому как никто не даст гарантию, что к вечеру мороз не усилится. Кто не хочет сдохнуть, должен идти вместе со всеми и терпеть все, что на них может обрушиться в пути. Жаловаться некому, медперсонал отсутствует, вокруг снег, волки, росомахи, холод и… то, что из всего этого вытекает. Больше ему сказать нечего, надо просто попробовать выжить.

Первым опять пошел дядя Миша. Сашка попросил его не торопиться. Если изба на озере цела, они успеют дойти до нее и в полшага. Главное – под вечер не проглядеть. Обычно такие строения к весне заметает по самую крышу.

Ближе к полудню солнце перечертило небосвод, переместилось на южную сторону и «грело» в спину. С северо-востока дул слабый ветер, совсем не ощутимый при ходьбе. Пару раз в синеве неба показывалась полярная сова. Люди, не останавливаясь, на ходу поднимали головы и любовались грациозным полётом птицы. Элизабет умудрилась успеть достать свой фотоаппарат и сфотографировать ее, пока северный небесный хищник не уплыл в сторону. В некоторых местах снег был просто испещрён норками леммингов и многочисленными вереницами их следов. На этом твёрдом насте они были видны в виде россыпи точек от коготков их лапок. На Севере, в Сибири такой наст называют убойным снегом. В него не проваливаются ни колеса машины, ни гусеницы тяжёлых тягачей. Под зимними морозами снег прессуется в бетон.