Людмила Козлова - Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2

Молчи, рыбёшка – что тебе ещё?

Звонка, легка пощёчина лещом —

о, толстый рай горячей скороварки!

А впрочем, всё проходит без помарки.

Так… просто жизнь

Да битва за пятак.

Как-то в один прекрасный момент

Монумент (не скажем, кто это был!)

Решил не сидеть праздно,

а лучше заняться делом.

И вот с тех пор на виду у всех

Шьёт тапочки, выращивает пом е ло

Под смех детей пригожих,

и прочих прохожих.

И много другого делает разного —

Полезного, разнообразного.

Вы скажете, ну, что тут такого —

И не то можно выдумать,

Сидя годами в забронзовевших оковах.

У монументов ужасные нравы!

Ну, да —

может быть, вы и прАвы

Мозги. Вторжение. Беда.

Тоска по вечным атрибутам,

по тем растраченным минутам,

убитым вскользь и навсегда.

Беги! Тотально и неловко,

Крича и падая, беги!

Подобна смерти остановка.

Вон видишь, божия коровка

Упала крылышками вниз

Не потому, что мал карниз…

Малы мозги!

Вот как-нибудь начнёшь говорить с гражданином,

И очень он симпатичен —

Самодостаточен, глубок, образован.

Он знает пророка Иисуса Навина,

Правильно произносит слово «импичмент»,

Расскажет при случае историю Азова,

Теорию пассионарности Льва Гумилёва,

Да и вообще, любит всё лучшее.

Но в конце содержательного разговора

Уронит, словно нечаянно, словно бы про себя —

Что вот жил бы да жил, всех на свете любя,

В рамках душевного договора,

Да только малости не хватает

на то,

Совсем чуть-чуть —

Тысячу, две, ну, может быть – сто.

Хочу быть моллюском «Арктика исландика»

На глубине четыреста метров

в Атлантике.

Вот именно на такой глубине,

мой свет,

Мне удастся мыслить тысячи лет.

Я знаю давно-давно —

Это ни с чем не сравнимый кайф!

Жаль, тебе этого не дано!

А ты, друг мой ненаглядный,

Ненасытный, всеядный,

Жуй, жуй, глотай, успевай, хватай!

Жизнь коротка, непредсказуема

и потому жадна.

Многие, многие жалеют о том,

что она одна.

В этой, одной, не насытиться,

не напиться —

Словно лизать из мелкого блюдца.

Вот если бы дали их несколько,

Как можно было бы развернуться!

У меня за спиной убегающий мальчик – закат

Развевает кровавый подбой листопада.

И спускается в красный, неслышно рыдающий сад

Солнце взорванным яблоком ада.

В тихом классе прибывший из прошлого бывший поэт

Рассуждает о важных когда-то и сложных находках.

Два десятка студентов скучают – за давностью лет

Эта лекция, словно ненужная плётка.

Их глаза из осенних кленовых, берёзовых сот

Простирают лучи

на запретную зону заката.

А поэт – что поэт? Он устанет и скоро уйдёт

В одиночестве грызть перезрелое яблоко ада.

Ненужный смысл катился колбасой

застывшей всклень дорогой декабриной.

Страдала лень от скуки журавлиной.

Шаманил ниоткуда Виктор Цой.

Пространство шелестящее, змеясь,

Касалось рук и глаз, и ум змеился,

Плодя плоды печали и мздоимства.

Срамн О смотрелись лица без прикрас.

Не изменился мир. Не изменился.

И только дети встроенным мозгам

Наивно, добросовестные, рады.

Несётся шум и гам из-за ограды —

Обед, друзья. И время – пирогам!

Михаилу Евдокимову

На перекрёстке ста дорог,

Где Ангел строг, а день уныл,

Горит невиданный цветок —

Здесь кто-то сердце обронил.

Ты спросишь, моя родная,

Кто жив от ветвей семьи?

Но то, что сегодня знаю,

То знают и соловьи.

Земные сдвигались плиты,

Кипела стена огня.

Иудами все убиты.

И только твои молитвы

От смерти спасли меня.

Крадутся, шурша упрямо,

Секунды, минуты, час.

Мне так не хватает, мама,

Твоих поднебесных глаз.

Где-то бродит ни Зверь, ни Птица,

Сон не йдёт, и скучна молва.

Ах, не можется, не сидится:

Где-то мама моя жива.

Где-то, где-то в лесах далёких,

Инок странствует одинок —

Это мальчик мой синеокий,

Мой единственный,

мой сынок.

Выйду и/з дому, встречу Инока —

Жив берёзы листвяный стон.

Здравствуй, деточка!

Здравствуй, сыночка!

Осень. Ветер.

Осенний сон …

Время котом камышовым шуршит и крадётся

– тик-так.

Каждый ему не товарищ, не друг

и не враг.

Кот, он – охотник.

Он любит горячую плоть.

Кот камышовые грядки не станет полоть.

Кис-кис-кис!

Берегись!

Сквозь кремний горячих зыбучих песков

Струятся потоки забытых веков.

Невидимый, где-то стреляет Саид

Серебряной пулей

ночных Персеид.

Ток Времени – хищные сонные сонмы

Колючих песчинок, пустынных ветров,

Мильоны забвением занесённых —

Стозвонная песнь беспощадных пиров.

И всё же, мы вечны. Мы – вольные птицы.

Летим без оглядки и страха – любя!

Сквозь кремний, сквозь Ангелов тонкие лица

Поток невесомый рисует тебя.

Лейурус Квинкестриатус —

скорпион-красавец-киллер.

Таков у парнишки этого статус.

Укус – в миллион ядовитых промилле.

Невозвратный, безжалостно строгий —

Выточен точной копией бытия.

Членисторукий и членистоногий —

Киллер-красавец и судия.

Лейурус Квинкестриатус —

Давно мечтает встать на крыло.

Однажды Лейурус взлетит над планетой!

Видишь, как яростен жала мрак.

Киллер крылатый страшнее любой кометы.

Что-то с планетою нашей не так.

Бродяга – расстрига по прозвищу Виллис —

Сказал равнодушно: «Нет правды и судий.

Одиннадцать жизней твоих завершились,

А этой – двенадцатой, сносу не будет».

Я верю твоим предсказаниям, Виллис,

В ромашковом платье июля рождаясь.

Враги мои все поутр у удавились,

А я обернулась царицею Т а ис.

И в царстве моём разлетаются птицы,

На небе рисуя цветы траекторий.

И ночью мой путь освещают зарницы.

Свобода – вот лучшая из историй.

Ты прав, одинокий задумчивый Виллис —

Ты знаешь, о чём говоришь, бедолага.

Навечно с тобой на Земле поселились

Мы – звёзды ночные июльского флага.

Тебе, моему безымянному братцу,

Я завтра рубашку ромашками вышью.

Мы будем полынной пыльцой притворяться,

Сорокой, синицей, летучею мышью.

Так что же, мой друг, соглашайся скорее,

Ведь я, как никак, урождённая Т а ис.

Ромашки мои твоё сердце согреют.