Владимир Буров - Ты – Достоевский. 17-й год

© Владимир Буров, 2017

ISBN 978-5-4485-6326-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Здесь собраны литературные Эссе. Про Комедию Грибоедова – Горе от Ума, про любовь, тех, кто – Под липами – к нему, а также записных литературных критиков. Про идею романа Достоевского:

– Преступление и Наказание.

Все объяснения логичные, но необычные, вы таких не встречали. Хотя объясняются простые, даже очевидные идеи, которые почему-то раньше не применялись.

Например, в Эссе про Достоевского подвергается сомнению идея, что Раскольников мучается из-за того, что совершил преступление. Гораздо более сильное Наказание принимает на себя Иисус Христос в Евангелии. Он принимает на себя Преступление… которого Не совершал! Доказывается, что Раскольников делает то же самое.

В Эссе Я – Дубровский рассказывается, как возможно Счастье, как возможна Женитьба, связь с Богом – можно и так интерпретировать – если препятствия кажутся непреодолимыми. Показывается, как в произведении Пушкина:

– Дубровский, – происходит это Чудо.

Объясняется секрет Книги начала 15-го века:

– Код Войнича.

В Эссе Два Веронца объясняется, почему, казалось бы, ошибочные утверждения Шекспира, оказываются правильными. Например, здесь объясняется его, так называемый Ляп, что Два Веронца Плыли из одного сухопутного города в другой, имеются в виду Милан и Верона.

Читайте, мне было интересно, когда я узнал об этом. Откуда? Я не знаю, откуда Медиум, который за меня пишет, берет эту информацию. Может быть, из Компьютера Земли, а может даже от:

– Бога!

Роман-пьеса 17-й Год. Это Сцены из Космической и Земной Жизни в 4-х Действиях. В ней рассказывается про тех необыкновенных людей, кто штурмовал Летний. Рекомендуется читать в Новогоднюю Ночь, или хотя бы 1-го утром с похмелья. Это не хуже, чем фильм про Баню, или Кубанские Казаки. По крайней мере, Вы еще этого не знаете.

Преступление и Наказание объединены у Достоевского на обложке книги. Предполагается, что Раскольников совершил преступление и потому мучается. Доказать его вину люди не могут, он сдается сам, не выдерживает мук совести. Эти муки и есть его наказание. Преступник должен сидеть в тюрьме, сказал Высоцкий. Раскольников сам сажает себя туда. Как говорится: сказано – сделано. Всё это так, всё это хорошо. Только нелогично.

Настоящее наказание должно быть не за то, что совершил, а за то, чего не делал. Как в Библии. Там сказано, если вас гонят за преступления, которых вы не совершали, значит, вы можете почувствовать то, что чувствовал Иисус Христос. Страдать за чужие преступления – вот Истина.

Думаю, именно об этом наказании и рассказывает Достоевский, об этой связи преступления и наказания. Ведь он такой же как ты да я. А мы на меньшее не согласны. Пострадать так уж за Адама. Может что-нибудь изменится к лучшему. А что толку его ругать, что здесь все так несправедливо, что мы не в Раю. Дело сделано.

Иисус сказал, что прошлое можно изменить, не меняя его. Для этого надо рядом с существующим фактом, поставить другой факт, который изменит первый просто фактом своего существования.

Нужно провести беспристрастное расследование, как это делает Агата Кристи. Самый неподозреваемый человек, скорее всего, окажется виновным в смерти старухи. И здесь существует два постулата. Первый:

– О виновности этого человека нельзя догадаться принципиально. Потому что, как и у Агаты Кристи, его практически нет в тексте книги. Точнее, в книге нет данных о нем. Например, у Агаты Кристи медсестра оказывается убийцей. Но этого не может быть! Она никто, у этой медсестры нет мотива до самого конца книги. Фактически об этой медсестре вообще нет никаких сведений. Она упоминается мимолетом. Но информация о ней все-таки существует. Где? На полях книги. Нет информации на сцене, есть в зрительном зале.

Постулат номер два:

– В книге нет сумасшедших, нет даже тех. у кого в той или иной степени едет крыша. Все обозначается точно. Нужно просто называть вещи своими именами. Нельзя, например, сказать, что Волга – это чокнутый Мерседес. Или Жигули – это Тойота в психбольнице.

Никаких психов.

Нельзя, значит, сказать, что Раскольников принимает, в конце концов, решение о своей виновности под давлением душевной слабости или болезни мозга.

Решение это принимается в здравом уме и сердечном спокойствии. Не делал, но так написано, значит, пусть это наказание произойдет.

А считать с самого начала книги, что сидящий в зрительном зале читатель уже точно знает, что Раскольников виноват, и надо только последить за тем, как он пытается увернуться от наказания, как при этом душевные муки преследуют его, как сознание его раздваивается, как герой почти сходит с ума. Раскол сознания происходит не потому, что человек заболел шизофренией, а потому, что сам мир состоит из двух частей.

Не зря, по крайней мере, три раза в Преступлении и Наказании Федора Михайловича Достоевского упоминаются двойные комнаты. У старухи – раз, у следователя – два, у Сони в номере – три. Раскольников с любопытством покосился «на ситцевую занавеску перед дверью во вторую крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни разу не заглядывал. Вся квартира состояла из этих двух комнат». «Старуха полезла в карман за ключами и пошла в другую комнату за занавески».

Действительно ли в этой квартире не было еще одной второй комнаты, кроме той, где стояли старухины постель и комод? Пока это точно не известно. Возможно, эта «еще одна комната просто относится к смежной квартире». Почему, я думаю, что эта «вторая-третья» комната должна быть? А откуда ведется наблюдение за Аленой Ивановной и Родионом Раскольниковым? Ну, откуда мы за ними наблюдаем? Вот сейчас, когда старуха ушла за занавеску?! Это видел Достоевский, когда писал роман. Это видит читатель. Вижу сейчас я. И увидишь ты. Ведь во время чтения романа:

Ты – Достоевский.

Что же получается, читатель в своей комнате должен увидеть убийцу? То есть все они там бегают по сцене, ищут убийцу, Митька там, не Митька, а убийца в зрительном зале. Кто он? Свидригайлов? Думаю, окажется, что это сам читатель. Ну, вот еще комнаты. Будем дальше смотреть недвижимость. У Порфирия Петровича:

– В углу в задней стене, или, лучше сказать, в перегородке, была запертая дверь: там, далее, за перегородкой, должны были, стало быть, находиться еще какие-то комнаты.

Вот еще про квартирку Порфирия Петровича. Он неоднократно называет ее казенной, как можно бы назвать квартиру на сцене театра.

– Успеем-с, успеем-с!.. А вы курите? Есть у вас? Вот-с, папиросочка-с… – продолжал он, подавая гостю папироску. – Знаете, принимаю вас здесь, а ведь квартира-то моя вот тут же, за перегородкой… казенная-с, а я теперь на вольной, на время. Поправочки надо было здесь кой-какие устроить. Теперь почти готово… казенная квартира, знаете. Это славная вещь, – а? Как вы думаете?