Антон Чиж - Моя первая любовь (сборник)

Коза, ничего не подозревая, уселась со мной за парту и предложила после уроков всем классом пойти погулять в Сокольники – «там накрывает столики опавшая листва…». И все обрадовались и стали ждать, когда закончатся уроки.

В Сокольниках осенняя красота захватила всех. Я даже не думала, что наши мальчишки могут быть такими сентиментальными, идут молча, листья собирают.

Кольцова Оля, самая тихая девочка в нашем классе, предложила поиграть в «Садовников», чем вызвала у меня подозрение – не влюблена ли она тоже в Алика? Я подозревала всех девчонок, в каждой видела соперницу. «Садовники» – это в ту пору была такая игра: «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…» Тут надо называть какой-то цветок, каждый сам себе название придумывал. Ну, цветок называешь, понятно, тот, под названием которого скрывается объект твоей любви или симпатии – в общем, интереса. Баклашка – Астра, Ирка – Ирис, Кольцова Оля – Ландыш. Я, конечно, хотела быть фиалкой, но фиалку уже себе присвоила Коза. Алик был Тюльпаном. Стали мы играть, мне еще больнее стало. Вы догадываетесь, кого тюльпан все время выбирал. А меня, Розу, между прочим, только один раз и выбрали. Притом Нинка. Притом по ошибке. Сама Нинка была Ромашкой, видите ли, любит – не любит, плюнет, поцелует. Я уже не помню, как заканчивалась эта дурацкая цветочная перекличка. Помню только, что было мне горько и обидно, и фиалковый аромат до сих пор вызывает у меня аллергию и слезы.

Гений злодейства во мне проснуться-то проснулся, но что-то никаких действий не совершал. Как я старалась настроить свои мозги на изобретение страшной мести, чтобы Алик Козу эту возненавидел, ничего мне в голову не приходило. Вообще, я заметила, что роль злодейки не для меня. Сколько раз в жизни бывали ситуации, когда нужно было бы разозлиться, ответить каким-то действием, даже для мести причины бывали. А у меня все кончалось только построением предполагаемых поступков, потом всякая злость и досада благополучно растворялись в повседневных делах, а дальше и вообще забывались.

Я вот думаю… Когда я была маленькой, помню, бабушка меня купала в корыте, а потом из кувшина поливала чистой водичкой и струйки ее со спины моей спивала и приговаривала: «С гуся вода, с Ларочки худоба». Ну, как вы видите, худоба мне не грозит. Но, наверно, вместе с худобой этой бабуля моя и злость с меня спила, и жадность, и еще много чего дурного. Спасибо, бабушка.

Теперь возвращусь все-таки к истории с Козой. Жизнь расправилась с моей соперницей сама, без моего участия. Хотите знать как? А вот так.

После прогулки в Сокольниках мы шли домой, и вдруг Алик громко так, как будто нарочно, чтоб я слышала, говорит Козе: «Маргарита, пойдем ко мне домой, я очень хочу показать тебе моего нового друга». Все тут же, конечно, стали расспрашивать Алика – что это вдруг за друг новый? Алик развоображался, что у него дома теперь живет золотой хомячок, мама его обожает, зовут Люси. Коза очень обрадовалась, на Люси эту поглазеть захотела. Наверно, ей особенно понравилось, что Алик только ее приглашает.

Я несла в руках букет листьев осенних, красивый такой. Как услышала, что Коза к Алику идет, выкинула букет в урну. Мне рука была нужна – платок носовой достать… сами догадываетесь, для чего.

Что произошло потом, мы узнали только на следующий день. Алик и Коза пришли в класс, друг на друга не смотрят. Наоборот, Алик мою ручку поднял, которая упала и под стол закатилась: «Ларис (не Рубала!), у тебя вот ручка упала». Что это с ним?

А вот что, оказывается, Коза потом Ирке (а Ирка всему классу) рассказала.

Хомячок Люси, действительно золотистый, из клетки вылез и забегал по комнате. Коза его в руки брала, брюшко чесать. А потом отпустила на пол, а сама в туалет пошла, а когда возвращалась, не заметила, что Люси у двери сидит – Козу ждет, брюшко, видно, понравилось, когда чешут. И Люси ждала продолжения. И тут Коза наступила на бедную зверюшку ногой! И сама завопила от страха так, как будто наоборот – Люси на нее наступила. На крик прибежали генеральша, Аликина мать, и домработница. Спасти Люси не удалось. Провожать Козу Алик не пошел. Моя любовь была спасена. Все-таки Алик молодец, настоящий мужчина – мне ручку из-под стола достал.

Сколько лет, вернее десятилетий, прошло с тех пор, но, видно, детская любовь оставляет вечный след, и потом одними из первых моих песен были «Пойдем гулять в Сокольники» и «Мы в садовников играли, мы друг друга выбирали, и казалось, в самом деле, что решается судьба. Что решается судьба…».

Какой же это класс? Вроде седьмой. По школьному двору плывет запах сирени – май. В моде – нижние юбки. Снизу, разумеется, а сверху – разноцветные; как тогда говорили, «веселый ситчик». Бабушка моя – мастерица и делает классно все, за что ни возьмется. Нижнюю юбку сшила из белого материала, кружавчики по подолу. И накрахмалила ее туго-туго, так, что это уже не Рубала получалась, а Одетта какая-то, хоть в Большой театр иди в ней, верхнюю не надевая, и в «Лебедином озере» танцуй. А Алик, к примеру, фуэте с пируэтами творил бы, да в адажио ко мне бы пританцевал, да за талию взял – для совместного кружения. Талия в то время у меня как раз была.

Ну, короче говоря, мы с девчонками решили пойти в парк на лодках покататься. Правда, грести никто из нас не умел, поэтому мы бросили клич мальчишкам, и трое сразу согласились с нами идти. Один из них, как уже, наверно, понятно, – Алик. Ну, я, конечно, красавицей явилась – накрахмаленная юбочка снизу, голубая с маками – сверху. На талии лаковый ремешок, застегнутый на самую первую дырочку (осиная талия, как говорится). Волосы вьются у меня по плечам, не влюбится только дурак. Подошли мы к лодочной станции, и Алик вдруг говорит: «Рубала, поплывешь со мной?» Как я тогда в обморок не упала от счастья, сама не знаю. Впрыгнула в лодку, юбочку разложила, к воде наклонилась, нежность в глазах. Кто с кем там на других лодках – не смотрю даже. Глаза на Алика поднять боюсь, сижу, загадку разгадываю – что ж с ним такое случилось?

В воде пруда отражались ивы, из репродукторов лилась музыка. Сон, сон, да и только. В середине озера возвышался фонтан – брызги на солнце переливаются. Плывем, молчим. Шелест весел по воде заглушает страшный стук моего сердца. Алик работает веслами, лодочка наша набирает скорость, берет курс на фонтан. Скорость развивалась так стремительно, что я не успела сообразить, что сейчас произойдет. А произошло вот что – Алик развернул лодку так, что все брызги от фонтана полетели на меня, и уже через минуту я промокла насквозь, и моя накрахмаленная нижняя юбка превратилась в соплю на резиночке. Крахмал потек, прилипая к моим ногам. Алик хохотал: «Ну что, влюбленная дура, довольна?!!» – и к берегу. Спрыгнул с лодки и бросил меня, плачущую, с повисшей мокрой юбкой. Я еле-еле с лодки слезла. Хорошо, девчонки наши эту сцену со своих лодок видели, примчались меня утешать. А в тетрадочке-то школьной, Надькой переписанной, это событие совсем по-другому описано: «Если бы он знал, как я любить могу. Нежность в своем сердце вечно берегу». И потом, немного позже: «Над водой склонялись ивы, лодки плавали в пруду. Я была такой счастливой в том растаявшем году».