Леонгард Ковалёв - Трава забвения. Рассказы

Мой отец был путейским инженером. Рано утром он выезжал на линию, возвращался поздно, часто не ночевал дома.

Утром мать кормила меня, убиралась на кухне и в комнате, после чего надолго уходила в город, на рынок.

Оставаясь взаперти в пустой квартире, я брал свои любимые «Русские народные сказки», забирался с ними в кухне на стол, усаживался на нём с ногами, потому что боялся крыс, которых вообще-то не было, и принимался за чтение. Солнце в это время заливало кухню горячими лучами.

Чтением это можно было назвать только условно. Просто все сказки я знал уже почти наизусть, но всякий раз, водя пальцем по каждой строке, проговаривал громко весь текст и без конца рассматривал картинки, подолгу вникая в них, представляя в своём воображении сказочный мир, который они открывали мне.

Но ведь и самая интересная сказка не может заменить собой многообразия жизни, всего, чем она заманивает к себе. Тишина, одиночество навевали тоску. Большая синяя муха ползала по окну, жужжала, билась в него. В окно гляделись пустой двор, скучный сарай. Ничто там не оживляло души.

Можно было перейти в комнату и оттуда смотреть на улицу, где играли дети, на долину и на деревню. Но в комнате было сумрачно, скучно, не было солнца, а, главное, не было стола, на котором можно было спасаться от крыс. Стол стоял посреди комнаты, далеко от окна.

Но вот из-за двери, перекрывавшей проход на другую половину дома, слышался голос. Это хозяйские сыновья, Мишка и Колька, большие мальчишки и отчаянные озорники. Отца у них не было, а мать не могла с ними сладить. Часто они доводили её до того, что она гонялась за ними вокруг дома ни много, ни мало с топором в руках. Нервная, замученная женщина, бегая за своими неуправляемыми чадами с ругательствами, с растрёпанными волосами, с этим топором, была похожа на Бабу-Ягу. Для сынков же всё это было очередным развлечением.

Дверь, отделявшая нашу половину от хозяйской, была закрыта на ключ, однако имелось отверстие, через которое братишки подзывали меня к себе.

– Сахару хочешь? – спрашивали они.

Да, сахару я хотел.

– На, – просовывали они через дыру кусочек, предварительно пописав на него.

У меня всё же хватало ума отказаться от такого угощения, после чего братья теряли ко мне интерес и быстро исчезали. Я опять забирался на стол, и чтение продолжалось

Наконец перед моим окном появлялась Галка, которую я уже давно и с нетерпением ждал. У неё пухлые, румяные щёки, чёрные глаза, чёрные волосы, чёлка. В руке большой ломоть белого хлеба, намазанный мёдом. Она с аппетитом, старательно откусывает от него, набивая полный рот, так что ей тяжело дышать и трудно говорить. Она зовёт меня гулять, но как я могу выйти, если дверь заперта? Чтобы вызволить меня из заточения, она находит тут же большой ржавый гвоздь, положив свой хлеб на крыльцо, долго и упорно ковыряется им в замочной скважине. За этим занятием её застаёт мать, вернувшаяся с базара. Галка просит её отпустить меня гулять.

У братьев-разбойников был трюк получше того, который они пытались проделать с сахаром. Когда мы с Галкой выходим на улицу, они делают мне новое предложение:

– Закрой глаза, открой рот. Я выполняю такую просьбу. Почему не уважить, если просят о таком пустяке? И тотчас во рту у меня оказывается яблоко конского навоза. От смеха братишки хватаются за животики, но, увидев, что у меня выступили слёзы, успокаивают примирительно, дружелюбно:

– Ладно, не реви, – и дают печенье.

Доедая свой хлеб, пыхтя от этого трудного дела, Галка выказывает мне немногословное, но искреннее сочувствие.

С базара мать приносила что-нибудь интересное: огромную шляпу подсолнуха с крупными семечками, длинную конфету, раскрашенную в синий, красный, жёлтый цвета; пропеллер на палочке, который на ветру вертится и жужжит. Часто покупала какую-нибудь книжечку: «Три поросёнка» или про кота и грачей. Кот, разумеется, был разбойник, потому что хотел разграбить грачиное гнездо и съесть птенцов, но моё сочувствие было на его стороне. Мне жалко было котика, которого клевала целая стая чёрных грачей, и он падал с дерева на землю.

Однажды мать купила мне детские лопатку и ведёрко. Кроме деревянной ручки лопатки, они были красиво покрашены в чёрный цвет. Ведёрко украшали ещё и нарисованные на нём цветочки. Новенькие лопатка и ведёрко имели привлекательный вид. Я вышел на улицу со своими игрушками, обдумывая, как их употребить. В это время большой мальчик вёл по улице девочку лет четырёх. Мальчик держал девочку за руку, а она вырывалась, кричала, плакала, была вся в слезах. Мальчик не мог сладить с ней. Она упиралась, не хотела идти. Вдруг она увидела мои ведёрко и лопатку. Истерика на минуту прекратилась, но тут же возобновилась, с ещё большим криком, – девочка требовала себе ведёрко и лопатку. Никакие увещевания не действовали. Она отказывалась идти. Тогда мальчик попросил мои ведёрко и лопатку, и я отдал их. Девочка тут же успокоилась, они ушли, а мать поругала меня за то, что я такой глупый.

Время это было интересное. Замечательно прекрасна была природа. С первой зеленью начинали летать во множестве майские жуки. Были у меня ещё огромный жук- олень и жук-носорог. Тополя усыпали дорогу серёжками, похожими на красивых мохнатых гусениц. Только что раскрывшиеся их листочки были клейкими, имели ярко-зелёный цвет и острый запах, щекочущий ноздри.

На Пасху на лугу дети играли крашеными яйцами.

Женщина, которая каждое утро приносила нам из деревни свежее молоко, позвала меня к себе. Мы прошли через луг, прошли по мостику через речку, извилистой тропинкой поднялись на гору. В деревне, на улице и возле дома, всё было устлано золотистой соломой, бродили куры и очень строгий ярко-пёстрый петух. Добрая женщина угостила меня куличом, дала два красивых яичка. Было солнечно, тепло, особенно красиво золотилась разбросанная по земле солома. Но когда меня повели домой, на горе я споткнулся, упал, яички, которыми хотелось ещё поиграть, разбились, конечно, от этого были слёзы.

Было много интересного и всякого. Однажды я наелся белены. Я уже терял сознание, пускал пену, но меня как-то откачали. Мать спасла меня, как спасала она не один раз и потом. Мы ходили с нею в кино. В кинотеатре приятно возбуждало оживлённое скопление народа. Там я узнал Чарли Чаплина и там же в кинохронике видел, как нескончаемая вереница людей – старики, дети, с велосипедами и тележками, с каким-то своим скарбом, торопясь, порой бегом, покидали Мадрид, который бомбили фашистские самолёты. Позже, уже во время другой войны, подобные картины пришлось увидеть и здесь, в России.

Галка была настоящий друг. Мы рвали цветы, гонялись за бабочками, собирали на берегу камешки, кидали их в воду, наблюдая, как они булькают и от них расходятся круги. Мы показывали друг другу то, что есть у мальчиков и чего нет у девочек, и что есть у девочек, а нет у мальчиков – потому что интересно. А когда требовалось сделать необходимое отправление, мы делали это – обязательно вместе, рядом. По берегам росли ивовые кусты. На некоторых листочках были такие, как мы их звали, бубочки, подобные ягодкам с румяным бочком. Взрослые говорили, что их нельзя есть, потому что там живёт червяк, но мы всё равно ели – потому что вкусно…