Марк Альперович - А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем

Ефим, как правило, не одалживал денег, и даже при скромной зарплате имел заначку для непредвиденных обстоятельств. Он пытался объяснить жене, что на заводе ему зарплату выдают без учета потребностей семьи. Дело кончилось тем, что Ефим стал выдавать ей деньги на конкретные покупки. Это являлось причиной ежедневных скандалов.

В пятом классе классным руководителем Сергея стала Лидия Игнатьевна Вениаминова. Она была одинокой женщиной и отдавала всю себя работе в школе. Каждому своему ученику она определила, в соответствии с его склонностями и способностями, будущую профессию. Пете Тукачеву, который был на голову ниже всех ребят в классе и хуже всех учился, она прочила роль диктора всесоюзного радио. Про Сергея говорила, что тот станет большим артистом. Лидия Игнатьевна была жизненным маяком для всех без исключения учеников ее класса.

Для того, чтобы ребята лучше запоминали правила орфографии, она сочиняла стихотворения. Сергей на всю жизнь запомнил правописание ряда слов благодаря стихам Лидии Игнатьевны:

Класс был сплоченным. Не было даже ябед, ибо учительница их не поощряла.

Когда Сергей учился в шестом классе, Ефима вызвала классный руководитель, учительница русского языка и литературы. Обычно в школу ходила Людмила. Тогда он вспомнил этот вопрос сына.

Лидия Игнатьевна, о которой с восторгом отзывались все ученики, включая Сережу, привела Ефима в класс. Прежде чем закрыть двери, боязливо выглянула в коридор, затем подчеркнуто плотно прикрыла дверь и после длительной паузы сказала:

– Я не имею своих детей, а потому каждого ученика класса люблю как своего. Ваш Сережа бесспорно даровитый мальчик, начитанный, умный, но… его ждет беда, он растет антисоветчиком.

Ефим от страха побледнел.

– Не скрою, я наводила справки о вас, отзывы самые положительные. Хорошо знаю вашу супругу, тут тоже нет вопросов. Но откуда берется нигилизм Сергея, мне совершенно непонятно.

– В чем же это заключается? – с трудом выдавил из себя Ефим.

Лидия Игнатьевна опасливо оглянулась на дверь, затем достала из сумочки смятый листок бумаги и протянула его Ефиму. Тот глядел в листок, ничего не понимая. На листке бумаги рукою Сергея были нарисованы чертики, звезда, свастика, поросенок и несколько известных лозунгов: «Сталин – наша слава боевая. Сталин – наш отец родной. Сталин и Ленин – близнецы братья».

– Ну и где же тут антисоветчина? – спросил Ефим.

– На прошлой неделе нашу уборщицу забрали в НКВД за то, что она положила тряпку за портрет товарища Сталина.

– Лидия Игнатьевна, так рассуждая, можно обвинить в антисоветчине любого. Мой, лоботряс, от нечего делать на уроках рисовал эту чертовщину, за что он получит по заслугам, но он еще слишком мал, чтобы быть антисоветчиком.

– Мал, говорите? – с возмущением спросила Лидия Игнатьевна и достала из стола тетрадку. – А что вы на это скажите?

Ефим раскрыл тетрадь, где красным карандашом была подчеркнута орфографическая ошибка в слове «кристальный». Тем же карандашом был поставлен знак вопроса на полях, где в предложении, после слова «Сталин», был пробел.

– Это диктант, текст которого был взят из газеты.

Ефим вопросительно посмотрел на учительницу.

– Далее шло: «Сталин – наш отец родной».

– Но, может быть, он не расслышал слов или отвлекся.

– На следующем уроке литературы я вернулась к разбору диктанта, так как у многих плохо с орфографией. Я вызвала к доске Сережу и попросила ряд предложений, в которых были сделаны ошибки, написать на доске. Как только я дошла до этого, – многозначительно подчеркнула Лидия Игнатьевна, – предложения, Сережа сослался на боли в животе и выбежал из класса.

Теперь Ефим все понял. Он вспомнил сентябрьское воскресенье 1940 года и вопрос Сережи.

– Я люблю вашего сына, наверное, больше других учеников. Как вдохновенно он читает стихи, кстати, особенно Владимира Маяковского! Когда он читал «Советский паспорт», я не выдержала и поставила в журнале три пятерки.

– Ну, вот видите, – несколько облегченно произнес Ефим.

Лидия Игнатьевна не отреагировала на это восклицание и продолжала:

– Я выросла в детском доме, советская власть дала мне все. Я искренне ненавижу всех ее врагов. И я не пожалела бы ни вас, ни вашего Сережу, если бы не противоречия в его поведении. Я решила с ним поговорить прежде, чем принять какое-то решение. И знаете, что он мне ответил: «Я очень люблю своего папу, и отец у меня только один». Думаете, я поверила в искренность его ответа? Я Сережу хорошо знаю. Он понял, что сделал необдуманный поступок, и нашел лучший способ его исправить. Не акцентируйте внимание Сережи на нашем разговоре. Лучше внимательно посмотрите на тех, кто его окружает.

Она встала и сухим голосом громко произнесла:

– Я вас вызвала по поводу больших изъянов вашего сына в орфографии и чистописании. Примите меры. До свидания.

Ефим вышел из школы с двойным чувством. Классный руководитель внимательно следила за тем, чтобы ее двенадцатилетние ученики воспитывались в духе любви к Сталину, к советской власти. Разве в условиях такого воспитания могло появиться поколение, критически относящееся к власти? Он понимал, что его сын составляет то немногочисленное исключение, которое критически оценивает любую информацию. В этом виноват и Ефим, регулярно слушавший «вражеские голоса» по приемнику, и разговоры в семье о притеснениях евреев, и открытый государственный антисемитизм, который был очевиден даже для двенадцатилетнего ребенка, и двусмысленность изучаемой в школе программы истории, и разговоры на улицах, и аресты, свидетелями которых были все. Но Ефим также знал и то, как безжалостно расправляется власть с малейшей критикой в свой адрес, невзирая на возраст, поэтому очень боялся за Сергея. Он решил, что о своем визите к учителю не будет говорить с сыном. Однако, придя домой и увидев, что Сергей мгновенно спрятал под подушку какие-то листочки, которые читал, Ефим не выдержал.

– Ты знаешь, зачем меня Лидия Игнатьевна вызывала в школу?

– Да.

Ефим опешил, он не знал, как дальше продолжать разговор, помня предупреждения учительницы. Сергей решил взять инициативу в свои руки.

– А ты, папа, знаешь, что отец Лидии Игнатьевны, будучи крупным военным, расстрелян как враг народа?

Выражение лица Ефима стало таким глупым, что Сергей рассмеялся.

– Я, отец, примерно знаю твои взгляды на жизнь. Представь себе, что тебя за них арестовали, а я стал бы служить этим людям.