Марк Альперович - А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем

Расселяли любопытным способом. Работник ЖКО спрашивал у жильцов дома, какая комната пустует, и направлял в пустующие помещения приезжих, не давая возможности тем даже предварительно осмотреть место своего будущего проживания. Представитель ЖКО предлагал на следующий день заехать к нему за ордером, и машина направлялась к следующему подъезду или дому.

Пустовало много комнат. Шел 1942 год. В самом разгаре была война, и те, кого приказным порядком не возвращали на завод, сами возвращаться в город не спешили, так как существовала угроза возвращения немцев под Москву.

Семье Ицковичей досталась большая комната с балконом, с окнами на восточную сторону, в четырехкомнатной квартире на третьем этаже четырехэтажного дома.

В одной комнате жила семья точильщика ножей. По тем временам – достаточно зажиточная семья. Точильщик Иван был сухощавый, высокого роста работящий мужик. Но часто попивал. И в ванной комнате всегда стояла бочка с брагой, которая периодически взрывалась. Иван был достаточно спокойным человеком, ухитрившийся и бронь получить, и держать монополию на точильный инструмент в своем городе. Он ходил по дворам, выкрикивая: «Ножи, ножницы, топоры, косы – точу без брака». И у каждого дома выстраивалась длинная очередь. Когда очередь заканчивалась, он взваливал на свои сутулые плечи точильный станок и шел к другому дому. Кроме этого, Иван обслуживал хирургическое отделение городской больницы. Приходя домой сильно выпившим, он ни с кем не скандалил, а ложился спать, чтобы рано утром вновь идти на работу.

У Ивана было две дочери и сын. Одна из дочерей страдала эпилепсией и во время ночных приступов часто била ногами в стену комнаты Ефима.

В другой комнате, поменьше, жила семья работника прокатного цеха, Романа. Это был непьющий, добродушный, ленивый мужчина, все свободное время бренчавший на балалайке одну и ту же мелодию. Он растил троих детей: двух мальчиков и одну девочку – умственно отсталую. Его жена, немка с Поволжья, поразительно ленивая, целыми днями лежала в кровати, и большую часть домашних работ выполнял Роман. Он похаживал к овдовевшим женщинам, на что его жена, Малюша, смотрела сквозь пальцы. Несмотря на детей, они официально не были расписаны. Семья жила впроголодь, но Роман постоянно был весел, а Сережу называл почему-то секретарем.

В третьей комнате жила Клава. Будучи женщиной с ребенком, она редко оставалась одинокой. Ее постоянно посещали мужчины, которых в то время был явный дефицит.

На большой кухне имелась четырех конфорочная плита, разделочный стол и раковина для умывания. Ванная комната не имела ни раковины, ни ванны. Там Иван, помимо браги, хранил соленую капусту и картошку. У других квартирантов такого добра не водилось.

Ефим установил в комнате «буржуйку», перевез из комнаты, где жил раньше, этажерку с книгами, двуспальную кровать, сундук и, невесть откуда взявшуюся тумбочку, которая служила буфетом. Сереже запомнилась эта тумбочка тем, что он периодически искал в ней завалявшуюся корочку хлеба.

В городе часто объявляли воздушные тревоги, во время которых ухали по самолетам зенитки, стрекотали пулеметы, расположенные на крышах соседних домов. Мальчишки во время таких тревог бегали по улицам, собирая гильзы. Людмила с Сережей бежали в бомбоубежище, расположенное в соседнем доме, а Ефим демонстративно оставался дома, ложась спать. Иногда сигналы воздушной тревоги повторялись за ночь по несколько раз. Но ни одной бомбы за время войны на город сброшено не было.

Пока Сережа ходил в детский сад, он не ощущал чувства голода, но когда начал учиться в школе, в полной мере узнал, что это такое. Люда, которая по карточкам получала, как иждивенка, всего 250 граммов хлеба, делилась с Сережей. Ефим получал 800 граммов, но пайки ему не хватало: это была его основная пища. Сережа мечтал о том, что, когда закончится война, он съест сразу две буханки хлеба.

В школе не топили, на занятиях ребята сидели в зимних пальто. Многие писали на газетной бумаге между печатных строк. Людмила устроилась на работу в ремесленное училище в столовую, где в ее обязанность входила выдача едокам алюминиевых ложек. Ложки были дефицитом. Работа в столовой позволяла Людмиле кормить обедами Сергея. Каждый день Сергей совершал километровый поход за тарелкой щей и порцией каши. Повар Николай чувствовал зависимость Людмилы и нередко издевался над ней. Людмила молчала ради сына.

У Ефима был стандартный распорядок дня. После работы он отправлялся в читальню, где просиживал за чтением газет пару часов. Ему очень не хотелось возвращаться в густонаселенную коммунальную квартиру.

Однажды в седьмом часу вечера, когда Ефим находился в читальне, небо охватило зарево. Ефим подошел к окну, и в это мгновение в городе раздался страшный по силе взрыв. Оконное стекло разлетелось вдребезги и поранило его лицо, особенно нос. Сергей в этот момент находился в подвальном помещении ремесленного училища, где шел фильм «Чапаев». Сидящие в зале зрители, услышав взрыв, сначала подумали, что это что-то происходит в фильме. Затем кто-то крикнул, чтобы все срочно выходили на улицу. Началась давка. Когда Сергей выскочил на улицу, он увидел, что масса людей бежит в сторону леса. Он тоже побежал. В лесу собралось почти все население города. Сергей как-то оказался среди заключенных, которые после взрыва бежали из своих загоревшихся бараков. Некоторые говорили, что им осталось сидеть всего несколько дней, а теперь они получат дополнительную статью за побег. Другие говорили, что им сидеть еще много лет. Сергея удивило, что никто из них не стремился бежать.

Подобные взрывы потом еще дважды потрясали город. В один из них от стены, где спала Людмила, отвалился большой кусок штукатурки. Благодаря тому, что она спала, укрывшись с головой, он не причинил ей вреда. В момент третьего взрыва, произошедшего рано утром в воскресенье, Ефим с Сергеем находились на вокзале в ожидании поезда на Москву. Как только зарево осветило небо, Ефим повалил Сергея на землю и прикрыл своим телом. Рядом стоял вагон с боеприпасами.

При каждом взрыве погибали несколько тысяч человек. Говорили, что это диверсии на военном заводе.

Красная армия почти ежедневно освобождала оккупированные фашистами города и села, о чем сообщалось по радио, установленному в большом коридоре коммунальной квартиры. Информация о положении на фронтах читалась неизменно Левитаном в «важных сообщениях». И каждое освобождение крупного населенного пункта сопровождалось неизменными двадцатью артиллерийскими залпами. Первое такое сообщение рассказывало про освобождение Курска и вызвало бурю ликования. Наиболее отчаянные мальчишки лазили на крышу дома, с которой можно было видеть салют в Москве. Сережа ежедневно с неослабевающим вниманием слушал «важные сообщения» и, как многие другие, кричал: «Ура!»