Наталья Костина - Больше, чем одиночество

– Спрашиваешь! – тут же согласилась подруга. – Кожа – это вещь!

«привет. это я»

«где ты пропадала так долго? я скучал»

«у меня сессия»

«где ты учишься? в институте конспирации?»

Я засмеялась. Наверное, действительно моя игра в загадочность затянулась.

«всего-навсего в кульке (((»

«а чем тебе не нравится кулек?:-))))»

Мне-то мой «кулек» как раз нравится… И почему я так боюсь рассказывать о себе именно ему? Почему иногда я так легко и непринужденно болтаю в Сети с людьми, которые мне пополам?.. Да как раз именно потому, что они мне безразличны, не нужны и их мнение меня совершенно не интересует.

«але, Белка, ты еще здесь?»

Недавно я сменила свою аватарку с туманно-неясной черно-белой фоткой, на которой был изображен зимний пейзаж, на изображение сумасшедшей белки из «Ледникового периода». И он тут же стал называть меня Белкой, хотя об этом своем еще детском прозвище я ему ничего не рассказывала. И это мне тоже нравится. Я сама знаю о нем уже очень много – и то, что его зовут Никита, и где и с кем он живет. Он учится на пятом курсе и весной получит диплом. Живет с родителями. Он умеет водить машину и стричь газон – и поэтому шутит, что не пропадет в жизни. Если не устроится после института на работу, пойдет таксовать или ухаживать за травкой. Мне легко и весело с ним. И если раньше после занятий я частенько шаталась по городу, сидела на скамейках, размышляя о сюжетах, слушала и смотрела, как общаются старички в очередях, рабочие на стройке, парочки… словом, набирала фактуру – то сейчас я сразу бегу в нашу общагу, включаю ноут и жду. Мне кажется, что он делает то же самое – потому что в Сети мы появляемся почти одновременно. И говорим, говорим, говорим…

Никита уже много раз просил у меня телефон, но почему-то я боюсь услышать его голос… Года полтора назад я влюбилась как дура, случайно разговорившись. Голос был упоительно хорош – с бархатными нотками, глубокий, завораживающий… Он ласкал мои уши, и, слушая его, я буквально таяла. С его обладателем мы болтали часами, и все было легко, пока я не полетела к нему на свидание. Оказалось, что, кроме голоса, в который я так глупо и безоговорочно втрескалась, мне не понравилось в его хозяине ничего. Парень оказался почти на голову ниже меня, щуплый и с торчащими по-сусличьи зубами. Я плелась по весеннему скверу, залитому солнцем и забитому до отказа тусующимися, целующимися и обнимающимися, этакой долговязой верстой, а он семенил рядом своими остроносыми клоунскими ботиночками – но, даже несмотря на эти смешные, уже немодные острые носы, было видно, что размер у ботинок не больше тридцать девятого. И он все пытался ухватить меня под локоток – руки у него были такие же маленькие, как и ноги, и короткие цепкие пальчики… Кого-то, может, и устраивает такое положение вещей, но материнские чувства – это не для меня. Я не стану покупать своему парню ботинки в Детском мире. Да и не в этом дело… просто он был весь такой же мелкотравчатый, как и его ручки-ножки. Частые, птичьи движения, суетливые танцы вокруг меня… По телефону мы трепались уже настолько непринужденно, что он вообразил, будто дело осталось за малым – уложить меня в койку. И, как токующий голубь, он пытался меня куда-то завлечь, увести с улицы, из этого залитого солнцем сквера в какую-нибудь затхлую комнатушку с несвежим бельем, пыльными гардинами и резиновыми остатками манной каши на столе. Я отстранялась, но он то и дело норовил прикоснуться к моему рукаву, плечу, вороту куртки… Его рука нетерпеливо тянулась к моему уху с кучей мелкого дешевого серебра:

– У тебя сережка завернулась…

Он протягивал свои детские пальчики с обгрызенными ногтями, но я не хотела, чтобы они хотя бы мельком притрагивались к моей коже, к волосам, и брезгливо отклонилась. Его потрясающий голос немедленно потерял весь свой шарм – и теперь, наверное, я подсознательно боюсь нового, столь же глубокого разочарования.

«куда ты пропала?»

«отлучилась на минутку. подруга забегала», – вру я.

«у тебя много подруг?»

Кроме моей соседки и тезки, у меня, считай, никого нет… я так задумалась над этим феноменом, что, не дождавшись ответа, Никита задает следующий вопрос:

«ты не любишь общаться с настоящими людьми?»

«именно с настоящими как раз и люблю», – тут же выдаю я, и он улыбается:

«☺)))»

Я чувствую эту улыбку, как некую материальную, связывающую нас в Сети нить, и вижу, как у него мило изгибаются губы… и мне хочется запустить пальцы в его густые волосы, которые у него растут немножко вихрами… И… черт с ним… пусть у него тоже окажутся крохотные ручки! Я даже согласна на то, что он будет ниже ростом – представителям сильного пола вообще нелегко с моими ста семьюдесятью пятью, мужчины обычно предпочитают подруг помельче. Ладно, не буду в такой момент кривить душой – скорее им нелегко не с моим ростом, а с моим характером. У меня куча комплексов, и я достаточно нелюдима, чтобы променять любую тусовку на сидение у компа… реалу я предпочитаю виртуал. Но мне все больше и больше не хватает рядом тебя, живого! Все мое естество, так привыкшее прятаться за словами, придуманными сюжетами, за аватарками, не имеющими ко мне, настоящей, почти никакого отношения, хочет к тебе… на свободу… Но что, если эта свобода окажется такой же иллюзорной и неполноценной, как и те истории, которые я измышляю на своем сценарном факультете? Что, если и тебя я придумала тоже? Порочный, замкнутый круг, который можно разорвать лишь одним способом – узнать тебя. Настоящего. Увидеть, как ты движешься, закидываешь на плечо сумку… как складываются твои губы, когда ты произносишь звуки… как откусываешь пирожок, вертишь в пальцах подобранную в парке веточку… лепишь снежок из пропитанного водой первого, непрочного снега. Вчера выпал первый снег и не растаял…

Вчера выпал первый снег и не растаял. И вчера мы с Юрой впервые были вместе. Никого не было дома, никто не видел, как я уезжаю… и некому было меня остановить. Нет, я не буду врать – что не думала об этом и не хотела этого… Для чего тогда я приняла ванну с ароматической солью, побрила ноги, руки и даже привела в порядок то место, которое на кремах для эпиляции называют «область бикини»? За последний месяц я так похудела, что, когда перед зеркалом в ванной надевала новое, изысканное серо-бежевое белье, отражение впервые за последние годы мне понравилось.

Разумеется, мне не двадцать и даже не тридцать, но… Те лишние килограммы, которые я безуспешно пыталась сбросить с помощью диет, растворились без следа, сожженные ночными беседами. И оттого что, едва захлопнув ноутбук, я уже лихорадочно начинала ждать следующего вечера, у меня напрочь пропал аппетит: утром вместо привычного плотного завтрака я едва могла осилить чашку кофе. Однако на этой жалкой порции я, как энерджайзер, существовала почти до самой ночи. За ужином, в компании мужа и сына, я снова не могла проглотить куска, сидя как на иголках и стараясь хотя бы впопад отвечать на вопросы, дожидалась момента, когда они разойдутся по своим комнатам и уснут. Впрочем, сын всегда проглатывал ужин наспех, глядя в какую-нибудь книжку, и, также особо не интересуясь нами, мчался к себе – он у нас учится очень прилично, и до диплома осталась всего одна сессия… Так что мальчишка старается. Кроме того, к окончанию института Сашка обещал подарить ему машину. «Конечно, почему бы и нет? В гараже столько места, что влезет еще штук пять!» – едко заметила я, но муж и бровью не повел. Иногда мне кажется, что он свихнулся на этих машинах… куда, спрашивается, нам еще одна? Да пусть забирают ту, что считается моей, – все равно мне от нее ни холодно ни жарко! Но… Сашку не переспорить, он так забавно надувается, когда речь заходит о том, чего он достиг в жизни. Пускай забавляется игрой в мелкую буржуазию, если хочет. С меня довольно и этих стеклянных хором, которые он воздвиг, совершенно не принимая в расчет моего мнения. Вместо сплошных стекла, металла и плитки лично я предпочла бы что-нибудь уютное, деревянное… Однако Сашка заявил, что дерева ему хватает и на работе, а наш дом будет не огромной табуреткой, а чем-то выдающимся во всех отношениях! Что ж, действительно – ни у кого рядом нет ни такого дома, ни такого сада. Я не люблю ковыряться в земле, поэтому весь наш участок в первый же год порос какими-то неопрятными сорняками, которые зимой уныло колыхались на ветру, прекрасно обозреваемые из наших шикарных окон от пола до потолка.