Николай Гайдук - Царь-Север

Храбореев побледнел.

– Вот ведь как! – пробормотал он и невольно припечатал кулаком по столу. Бутылка с недопитым «чаем» зашевелилась, зазвенели стаканы, готовые пуститься в пляс.

– Ты чего озверел? – в недоумении спросил Мастаков.

– Извини. – Северьяныч взял папиросы и отвернулся к тёмному окну, за которым бесилась пурга. – Что дальше-то?

Летчик помолчал, глядя на сутулую спину соседа.

– А дальше… – Он вздохнул, сбитый с тихого и плавного течения. – Дальше седобородый Царь-Север спрашивает у меня. Что, мол, заблудился, добрый молодец? Я говорю, не мудрено в такую-то погодку. Меня уж там, наверное, похоронили… Царь-Север улыбается: не беспокойся, мол, тебя похоронят не скоро и не здесь. Мне интересно стало. «А где же?» Он помолчал и говорит: «На берегу Чёрного моря. В солнечной Анапе». Так прямо и сказал. Ага. Потом поправил корону золотую на голове и слегка пристукнул длинным золоченым жезлом, из-под которого вылетела ледяная звезда. Не простая звезда – путеводная. А потом и говорит мальчонке своему, царевичу, иди, мол, проводи человека.

Царевич в руки взял тот путеводный огонь, переливающийся цветами радуги. Подошёл ко мне и улыбнулся. Ей-богу, никогда я не видел на Земле ни одной такой улыбки – чистой, можно сказать, святой.

И вот мы с ним пошли. Сделали десять, а может, пятнадцать шагов. И я обомлел. Смотрю – уже стоим у горизонта. Нет, это был не горизонт – край света, край земли, возле которого и находился Дворец-Леденец. Я когда глянул вниз – ох, мать моя! вот это да! Там, внизу, мерцали мириады звёзд, рассыпанные во Вселенной. Только я не узнавал те звезды. Рисунки созвездий были совсем другие, не такие, какие мы привыкли видеть с Земли. «Так что же это? Где я?» – спрашиваю. А мальчик-царёк отвечает: «На Полярной звезде».

Потом он проводил меня до самолета и передал ледяную путеводную звезду. «Когда взлетите – выпустите, она вам укажет дорогу на Землю». Помню, царёк ещё какие-то инструкции давал. Но у меня уже работали моторы, я плохо слышал. Ну, взлетел. Смотрю и слушаю: полёт нормальный…И приземлился нормально… У всех у наших мужиков на аэродроме – вот такие вот глаза. По чайнику. Все думали, разбился я. Гроза-то была не шуточная.

Мастаков закурил.

Северьянович тоже.

– Ну? – поторопил. – Что дальше?

– А что? – Лётчик пожал плечами. – Тут бы можно было бы поставить точку. Но это не всё. Снежана, супружница, вечером дома вещи мои стала разбирать и обнаружила какой-то изумительный лоскут, светящийся впотьмах.

– Что это, Абросим? – спрашивает.

Я возьми да брякни:

– Северное сияние!

Она улыбается. Не верит, конечно.

– Нет, ну серьёзно…

«Да уж куда серьезней! – сам себе думаю. – Рассказать ей правду? Скажет – рехнулся. Да и в самом деле, кто поверит в эту историю?»

– Я за границей был, – говорю. – В Канаде. Вот и привез подарок…

В общем-то, я не соврал. Я и в самом деле побывал за границей Земли. В каком-то другом измерении. Это я теперь прекрасно понимаю. А тогда… Ну, короче, Снежанка моя повертела диковинный лоскут полярного сияния и говорит:

– Вот буржуи проклятые! Как научились делать, просто загляденье!

Тут я не вытерпел и отвечаю:

– О, это ещё что! Вот видела бы ты… Кха-кха… – И тут я спохватился и рукой махнул. – Потом, говорю, как-нибудь расскажу. А сейчас пойду, залезу в душ – и спать. Устал.

Снежанка мне:

– Ложись, конечно. Отдыхай.

А ночью тот сказочный лоскут пропал из дома. Бездарно так пропал. Я до сих пор жалею. Что случилось? Это я после уже догадался. Форточка была открыта – я спать люблю с открытой форточкой. А волшебный тот лоскут был такой лёгкий – отзывался на любое дуновение ветерка. Вот он и улетел в раскрытую фрамугу – туда, где полыхало вдалеке за городом морозное полярное сияние…

Такая вот, соседушка, история. Хочешь, верь, хочешь, нет. Я ведь и совру – не дорого возьму.

История эта несказанно взволновала Храбореева. Глубоко задумавшись, он молча накатил себе полный стакан, проглотил и даже на закуску не посмотрел.

«Вот это он не пьёт! – изумился лётчик. – Видно, сказкой этой зацепил я какую-то больную струнку в душе соседа. Снежанка что-то говорила… На материке у них беда стряслась. Мальчишка, вроде, погиб…»

– Значит, Царёк, говоришь? Северок? – уточнил Храбореев, напряжённо глядя куда-то мимо летчика. – Белый медвежонок, говоришь? С левым надорванным ухом? А темной подпалины не было сзади?

– Не знаю, – уже как-то очень серьезно сказал Мастаков. – Я не видел.

– Так, может, была? Он же к тебе задом не поворачивался?

– Нет. Медвежонок культурный попался. – Лётчик хотел улыбнуться, но улыбка получилась помятая. Мастаков заметил, как сильно сосед переменился в лице. Болезненно как-то переменился.

– А какие глаза у Царька-Северка? Не запомнил? А ну, посмотри на меня… Не такие глаза?

Летчику стало неуютно. Он передёрнул плечами.

– Похоже… – прошептал он. – Да, наверно, такие, как у тебя…

Храбореев скорчил странную гримасу: верхней губой попытался до носа дотянуться. Помолчал, глядя в пол.

– А дорого это? – неожиданно спросил, глазами показав на потолок. – Если – туда и обратно? Много надо бензину? Или это… вы же на керосине летаете?

Мастаков нахмурился. Бровь почесал.

– Я не понял… Куда? – пробормотал он. – Куда ты собрался лететь?

– Здравствуйте, я ваша тётя! – Храбореев развёл руками – они слегка подрагивали. – Мы о чём весь вечер говорим?

До Мастакова стало доходить. Он даже моментально протрезвел. Лупоглазо посмотрел на чудака-соседа. Хмыкнул. По кухне потоптался. Криво улыбаясь, сказал по-свойски:

– Ну, ты что, сосед? Ей-богу… Да я же всё наврал! Неужели не ясно?

Храбореев посмотрел на него – как на врага.

– Как это – наврал?

– Ну, сочинил. Кха-кха… Как Антуан де Сент-Экзюпери. Только хуже.

Разволновавшийся Храбореев какое-то время буравил глазами несчастного «Экзюпери».

– Сочинил? Тогда откуда же ты знаешь про оторванное левое ухо у медвежонка?

– Да не было! – Мастаков швырнул окурок на пол и затоптал. – Не было никакого оторванного уха. Ты что, в самом деле? Это я для ребятишек своих сочинил… Да, была гроза. И шаровая молния была. Летела передо мной по курсу. А остальное…

Храбореев долго молчал. Лицо было скорбным. Усталым.

– Я понимаю, некогда тебе… – Он глубоко вздохнул. – Но ты же где-то там недалеко мотаешься. Над океаном… Свернули бы чуток, слетали. Мне бы хоть одним глазком взглянуть…

«Господи! – Лётчик похолодел. – Да он что? Совсем уже…»

Обескуражено качая головой, Мастаков поднял растоптанный окурок и от растерянности заново чуть не прикурил. Спохватился и выбросил в форточку – в морду рычащей пурги. Взял бутылку – вылил в раковину остатки «чая». Со стола прибрал – всё до последней крошки. Постоял возле окна, заложивши руки за спину, всем своим видом давая понять, что ему охота побыть одному. Но Храбореев не уходил. Летчик покосился на него и неожиданно хохотнул.