Александр Фарзалиев - Третья навигация, или Трудно быть русским

Единственное преимущество аллегоризма состоит в том (надо признать, преимущество это неоспоримо), что ты видишь всё гораздо яснее и отчётливее. Видимое становится до такой степени ясным и простым, что многие вещи, сказанные ранее о познании, становятся просто ненужными. Они исчезают как аберрация зрения, когда вместо брёвен, вынутых из глаз, туда бывают вставлены два даже не хрусталика, а алмаза, один из которых – аллегорический язык Писания.

С другой стороны, аллегоризм создаёт сложности, исключая подчинение принципу: «Всё просто. Как написано, так и понимай». Исключает до забвения. Как оказывается, всё непросто. Всё ещё проще, хотя и связано с определёнными трудностями.

Хотя какие уж тут трудности! Символы и образы окружают нас. Не замечать, не видеть этого просто невозможно. Другое дело, что ум наш изначально не приспособлен к тому, чтобы перенести те символы и аллегории, которые мы воочию наблюдаем в мире, на библейскую почву. Этого, впрочем, от нас никто и не требует. Речь о принципе. Образы и символы есть, как в окружающем нас мире, так и в нас самих. Почему же мы должны отказать Библии в том, что и она имеет аллегорический смысл и даже основу?

Кстати, о принципе. Вот вполне наглядный пример: всем знаком дорожный знак «кирпич». Никакой иронии. Абсолютно. Просто кирпич никак не вяжется с тем, какой смысл в нём заключён. Хотя многие знают, каково наказание за проезд под этот запрещающий знак.

С Писанием обстоит всё точно так же. К примеру, символика стихий говорит о том, что библейская земля в аллегорическом свете есть вера человека. И земля в обыденном сознании тоже никоим образом не срастается с тем смыслом, какой она несёт в аллегорическом пространстве. Ну и что же здесь странного?

Я не буду здесь переходить непосредственно к толкованию образов и символов Писания. Достаточно одного примера, чтобы убедиться в том, что и Библия, и мир, в котором мы обитаем, полны, даже переполнены аллегориями и символами.

Напрасно думать, хотя так многие и думают, что Библия есть нечто настолько высокое и недостижимое, что человек не в силах вместить понятий о небесном. Наоборот, Библия, прежде всего, приспособлена к человеческому разумению. И написана она, несомненно, для человека.

Стало быть, мы все имеем-таки возможность понимать то, о чём говорится в Писании, помимо того, что уже известно об этом. С другой стороны, в аллегорическом пространстве тоже есть свои сложности. Я, разумеется, не буду (а если б мог, то не стал бы этого делать) расставлять светофоры в библейских текстах или знаки типа «кирпича». Подобных радетелей «за Священное Писание» достаточно и без меня.

Однако понятно, что такой способ прочтения текстов Библии, как «Не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся» (Кол. 2:21), тоже не годится, и нарушать общепринятые правила движения в библейском поле всё же придётся.

Однако тому, кто рискнёт ходить в аллегорическом пространстве, придётся смириться с налагаемыми ограничениями. Одно из них изложено апостолом Павлом: «Не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1 Кор. 15:46). Второе правило менее сложно и более понятно, оно гласит: один символ Писания содержит в себе один образ и смысл.

Для примера возьму образ земли, в которой скрыта вера человека. Чтобы это утверждение не выглядело голословным, подкреплю его словами апостола: «Хозяйство мира – из четырёх видов, в хранилище их содержат: из воды, земли, воздуха и света. И хозяйство Бога подобно этому из четырёх: из веры, надежды, любви и знания. Наша земля – это вера , в которую мы пустили корень, вода – это надежда, которой [мы] питаемся, воздух – это любовь, благодаря [которой] мы растём, а свет – [это] знание, [благодаря] которому мы созреваем» (Филипп 115).

Этот смысл один, одним всегда и останется. Иное дело, что земля может быть плодородной, а может произрастить тернии и волчцы. Однако их качественное различие не отменяет единственности истолкованного образа. Библейская земля всегда есть вера человека, по которой он ходит.

Такой аллегоризм понятен, он следует из природной сути вещей, а не притянут за уши. В нём нет надуманных сложностей, призванных, как правило, произвести впечатление на неофитов.

Повторю, Библия приспособлена к человеческому разумению. Остальное зависит от области применения. Тема книги постулирует, что область применения Библии – видавший виды программный пакет – познание истины.

Правда, не все умеют им пользоваться. Вот наглядный пример. Вряд ли можно счесть случайностью, что компьютерные символы названы «иконками». Что я хочу сказать?

Нажав курсором на известную нам «иконку», мы уже без всякого труда получаем доступ к такому кладезю информации и знаний, который был недоступен человеку каких-то десять-двадцать лет назад. Точно так же обстоит дело и с Писанием. Предлагаю читателю считать курсором цель Творца – познание истины.

Поверь, читатель, при умелом обращении и определённых усилиях эта «иконка» выдаст столько, что не могло присниться всем теологам и философам вкупе с научными деятелями.

В предыдущей книге – «Идентификация Бога» – были раскрыты образы апостолов Христа – тех помощников в познании истины, без которых невозможно обойтись, о чём свидетельствует тот факт, что Иисус сам избрал их на это служение.

Безусловно, говорить о том, что круг обязанностей апостолов превосходит значимость Иисуса, не приходится, но равным образом мы не можем игнорировать их содействие в познавательном процессе, отдавая предпочтение во всех вопросах, на которые человек ищет ответы, Спасителю.

Одним из сих апостолов является история, помогающая в познании точно так же, как и другие ученики Христа. Однако роль Матфея (а именно он в символическом пространстве и представляет собой историческую науку, собирающую подати в сокровищницу истины) хоть и была раскрыта практически полностью, для исчерпывающего ответа недоставало ярких иллюстраций, наглядно подтверждающих апостольское звание истории.

Восполним недостаток, помня о том, что любой из апостолов следует за Христом, а не наоборот. Иначе говоря, личная история, история страны, да и самого мира, не объясняют библейских притч, чудес или иносказаний. Это как раз и есть грубейшая методическая ошибка, приводящая к искажению, за которым правды не найти.

Другое дело, когда любая из вышеперечисленных разновидностей истории правильно размещена в контексте притчи. В нашем случае речь пойдёт об одной из самых удивительных притч – притче «О блудном сыне», ибо это, пожалуй, единственное в своём роде иносказание, которое при умелом использовании может объяснить практически всё.