Марина Махортова - В поисках Хармса

– Не, ну нормаально? Мы скоко будем тут стоять? Женщина! Скажите водителю, пусть двери-то откроет. Чего мы тут паримся? Слышь, Алиска, а давай в Галлерею прошвырнемся, раз такое попадалово! Мы ж рядом совсем. – и та, что потолще, кивает в окно. Я поворачиваю голову вслед и вижу в окне трамвая Галлерею – монументальное торговое здание у Московского вокзала, построенное с намеками на неоклассику. НО, построенное в начале 2000-х!

– А, что случилось? – сиплым голосом спрашиваю я кондуктора. В горле у меня першит то ли со сна, то ли от волнения.

– Да вот, с автобус впереди встал, и мы стоит. Вся Лиговка стоит. Здесь часто такое. Если опаздываете, метро рядом. Не надо ругаться. Сейчас водитель дверь откроет. – отвечает мне восточная женщина в меховой жилетке поверх куртки и в розовой шапочке со стразами.

Женщина-кондуктор абсолютно реальна, как и привычная картинка за окном. Что же со мной? Ведь я почти по минутам помню все, что со мной случилось: я проснулась в 1976 году, шел дождь, потом позвали к телефону, дальше Варя пришла, мы поговорили и на Литераторские поехали. Все очень логично. Ситуация фантастическая, правда, но внутри этой фантазии ничего странного. Я ведь приняла эту ситуацию и даже начала в ней жить. Почему, все вернулось обратно? Если без мистики, то может, это очень правдоподобный сон? Игры подсознания, так сказать? Может, мне захотелось обратно в детство, вот детство и приснилось? А я решила – ЧУДО! А вот и нет. Только сон про чудо, не более. Но, как складно все приснилось. Я, пожалуй, испытываю сожаление, что сон прервался. В нем могло случиться еще очень много интересного.

Меня просто накрывает нестерпимое желание увидеть свой старый дом. Выскакиваю из трамвая, чуть не подвернув ногу. Какая я «вся внезапная» – иронизирую про себя.

– Полегче, дамочка! Не девочка уже, так прыгать-то? Моя знакомая, тоже все бегала, а упала и шейку бедра сломала. Аккуратнее надо. Это я вам как мать и как женщина, говорю. – кричит мне вслед пожилая тетка, из тех, что всех учат жизни. Я отмахиваюсь, тоже мне нашли старушку, и тороплюсь к метро. На улице Чайковского, подходя к своему дому, притормаживаю.

Улица Чайковского, дом 24

Зачем я бегу? Что хочу увидеть? А, что, если я не попаду во двор? Сейчас все дворы закрывают на кодовые замки. И правда, ворота закрыты. Тихонько толкаю решетку, она тихо открывается. Неужели повезло? Захожу во двор и вижу проблеск света в створке, запертых на замок, гаражных ворот. Но, нет, показалось. Задираю голову вверх и смотрю на небо. Здесь небо особенное, небо моего детства.

– вспоминаю я строчки стихов, так совпадающие с моим настроением.

В нашем доме в бывших каретных сараях устроены гаражи. Большие, теплые, с горячей водой. Обычное место обитания Пэра. Своеобразный мужской клуб. Ах, если бы судьба дала мне шанс еще раз увидеть папу! Молодого, здорового, живого. Сколько ему тогда, в 1976-м? Всего 45-ть! Даже смешно, мне этот возраст казался солидным. Я прислоняюсь к старым деревянным воротам, стараясь вызвать в памяти знакомые голоса. Кажется, я даже слышу, как папа и его друг Маржецкий, что-то горячо обсуждают. Политику, как обычно. В горле комок. Понимаю, что их нет. В моем времени уже нет. В глазах неожиданно темнеет, я хватаюсь за стенку. Что же это со мной? Пытаюсь стряхнуть дурноту и куда-нибудь присесть. Нет, я, очевидно, не здорова, иначе, как объяснить то, что со мной происходит?

Даниил Хармс (Ювачев)

– Сударыня! Вам нехорошо? – как сквозь вату слышу мужской голос. – Не стоит сидеть на холодной лестнице, здесь «пол совсем не чист», как это написано у Гоголя. Позвольте, я помогу Вам.

Чья-то сильная рука берет меня под локоть, помогая подняться со ступеней лестницы, на которой я оказалась. Смотрю себе под ноги. На ногах у меня мои любимые коричневые ботинки из нубука. Всепогодные, удобные, вне времени и моды. Перевожу глаза на локоть. Ну да, я в шубе, черной каракулевой, которую купила недавно. Что же, я заснула на улице? Стыд какой!

– Спасибо вам, сама не знаю, что со мной было. – искренне говорю я, отряхивая подол – Обычно я не сижу на холодных лестницах. Видно голова закружилась. Спасибо за помощь.

– Не стоит благодарности, барышня. – слышу в ответ и что-то меня в этих словах настораживает. Пытаюсь разглядеть мужчину, что помог мне встать, и в глазах моих снова темнеет.

– Даня! Не может быть! Это же Даня. Живой, настоящий! От него даже табаком пахнет. – У меня опять подгибаются колени. Я опять нырнула в свой сон, в стоячую воду времени.

Я еще не сказала, что у моего папы был не только необычный дед, о котором я говорила Варе, но и совершенно невероятный дядюшка. Дядюшка по имени Даниил, который придумал себе особенную фамилию – Хармс.

И в духе этой фамилии дядюшка сделался особенным писателем, писателем абсурда. В детстве папе Хармс ужасно нравился. Он привлекал странной внешностью – одевался под иностранца, удивлял особой трубкой для курения, в которую был вделан милицейский свисток, и странными, непонятными занятиями спиритизмом. А, еще, дядюшка запомнился своей необычной комнатой, опутанной проводами с разноцветными лампочками, и конечно смешными стихами для детей. Детские впечатления остались с Пэром навсегда и в чем-то, он Хармсу подражал. О знаменитых чудачествах дядюшки папа любил рассказывать, но о его трагической смерти не говорил никогда. Про гибель Дани в блокадном Ленинграде я прочла сама позже. И вот теперь, если это не болезненный бред, я вижу перед собой Даниила! Живого Даниила Хармса, по которому в 21 веке будут сходить с ума его фанаты, по произведениям которого будут ставить спектакли, чьи именем назовут улицу в Петербурге.

– Да что с вами такое? Неужели я вас напугал? Обопритесь на меня, прошу вас и не нужно бояться. Обычно, я не вызываю у дам такого ужаса. Правда, на даму вы не похожи, скорее на барышню. Итак, милая барышня, куда мне вас проводить? Вы не из этого дома, полагаю? Кто же вам нужен? – мой знакомый незнакомец вежлив, настойчив и тверд.

– Я думаю, думаю, мне нужны вы… – с трудом выговариваю я.

– Я? Однако! Мы разве знакомы? – Даня, Даниил Иванович смотрит на меня сверху вниз, хотя я стою на пару ступенек выше. Смотрит очень серьезно. Ну вот, я мечтала о «встрече через столетия»? Получите, что называется. Как же мне себя вести? И в каком я времени? В моем или его?