Игорь Англер - Хроники весёлой пекарни

– Что-что, пр-р-ростите?

– Понятно! Тогда пусть эти с «физкульт-приветом» идут куда подальше! – и небольшая группа грамотных мятежников вместе с Таракановым и Брусникиным демонстративно отошла в сторону под сосну и начала распаковывать пиво.

– Пить нельзя! Это грубое нарушение условий верёвочного курса! – попробовали блефовать организаторы спортивно-массового мероприятия.

– На понт не берите! Никто и не собирался ничего подписывать! Мы вас здесь подождём.

– А что такое «взять на понт»? – спросил Скотт Бриггс, английский юрист, ухаживавший за русской девушкой и поэтому живо интересовавшийся современным русским языком.

– Он их так послал на три буквы! – помогла с переводом Ирина.

– Igor, you can be mean!

Вот если вам американец скажет: «You are bustard», то это ещё ничего не значит. Ну, сволочь и сволочь. Обижаться ещё рано. У американцев, людей в основном простых, это слово может обозначать и восторг, и одобрение, и лишь в самом крайнем случае то, что оно действительно означает. Никого вам не напоминает?

Но если вы услышали такое от англичанина, то поздравляю: вам удалось задеть настоящие струны этой вечно закрытой туманом и «двойной палубой» души родоначальников футбола, колониализма и дипломатии, также именуемой с их лёгкой руки «двойными стандартами»! А сколько значений имеет слово mean? Вот-вот, это то, что I really meant to say: Биггс был настоящим англичанином. Никто, кстати, не запомнил, принимал ли он участие в верёвочном курсе.

– Внимание! Очень ответственное и сложное задание! Каждому из вас сейчас предстоит спрыгнуть вон с той сосны вниз! Не волнуйтесь, вас будут страховать ваши же товарищи. Через метров пять вы остановитесь, потому что сработает страховка.

– Ну, со страховкой другое дело!

– Коленька, лучше не лезь туда, – осторожно начал подошедший к Стопкину Тараканов. – Ты не понял: страховка – это не полис, а верёвка с карабином, на которой ты будешь висеть, как рыба на крючке, а твои коллеги…

– Не понял, что мои коллеги?

– Они будут проверять вашу дружбу на разрыв!

Все, не только близкие друзья Николая, задрали головы, чтобы оценить высоту и красоту свободного падения. Пронзительно голубое небо с кудрявыми барашками облачков красивым фоном оттеняло стройные мачты деревьев и ажурную вязь зелёных иголок.

Как пел Александр Розенбаум: «Посмотри на это небо, посмотри на эти звёзды, взглядом, блин, тверёзым посмотри на это море – ты видишь это всё…»

Коля ещё не успел познакомиться с творчеством своего известного земляка с потенциально эмигрантскими наклонностями. В стопкинской стопке дисков с новорусскими песнями пока что было в основном «Золотое кольцо» да «Любэ», неизвестно как попавшее в компанию к Бабкиной.

– Игорь, скажите, пожалуйста, а чья это песня? Это новая русская народная? Её можно петь за столом, правда? У него много таких песен? – интерес ко всему новорусскому у Стопкина был очень искренним, можно даже сказать, удвоенным, так как все CD он всегда покупал по два и один отсылал своей семье за океан.

– Немерено! – подкинул ему Тараканов новое словечко, но про себя подумал: «Если бы ты не оторвался так от своей исторической родины, то мог бы сейчас напевать тематическое: „Фраер, толстый фраер на рояле нам играет. Девочки танцуют, и пижоны поправляют свой кис-кис. Сегодня Ланжерон гуляет…“»

С Колей в эту загородную поездку увязалась Машенька, его жена, симпатичное хрупкое создание из знатного аристократического рода, для которого шуршание одесских пляжей никогда не было простым звуком и, окажись она сейчас там, шипящие и пенящиеся, как шампанское, волны, по-одесски раскованно и весело набегавшие на ланжеронский пляж, наверняка сложили бы красивую ностальгическую мелодию, предназначенную только ей, Маше.

Вот такая, напуганная рассказами о страшной России своими же русскими родственниками и хорошо знавшая наивный оптимизм своего мужа, Маша старалась в России далеко его не отпускать от себя.

– Таракан, – подошёл к Игорю Максим Брусникин, – помнишь, как она явилась на балет в Мариинку?

– ???

– Да ладно! Я такой стою у входа, жду Стопкиных, мёрзну, а их всё нет. Тут смотрю: рядом со мной стоит какая-то девчонка – мелкая, в несуразных ботах с калошами, вытертом пальто и замотанная с головы по пояс старым пуховым платком с узлом на спине. Лица не видно – прям дитя блокады! И оно мне кивнуло ещё – типа «привет»! Я отвернулся и жду их. Тут меня кто-то осторожно трогает за рукав. Оборачиваюсь, а это опять она, в платке и калошах. Я ей: «Отойди, девочка!» – а она мне так жалобно (замёрзла, видимо): «Я Маша…» – «А я Дубровский, и чё?» Короче, это была наша Маша, которая ждала Колю Стопкина, а оделась так убого, чтобы её не ограбили на улице. В таком виде и пришлёпала в театр оперы и балета!

Пока Брусникин травил свою байку, Машенька сама пыталась определить высоту, с которой хотел сигануть её муж, но яркие солнечные лучи, бившие ей в глаза, сильно мешали.

– Примерно метров пятнадцать будет!

– Хороша мачта!

– Ага, только реи на ней не хватает, чтоб… – хотел было съязвить Тараканов, но вовремя вспомнил, что Маша всё-таки жена этого добровольца.

На самом деле на сосне всё необходимое было: и лесенка, прибитая к стволу, и площадка для ног, и та самая рея, но для рук. Не хватало только белок и медведей для полноты картины Шишкина «Утро в сосновом лесу»! Но эти твари не дураки сигать сквозь колючие ветки вниз! А вот…

– Ну, кто первым пойдёт? – браво вызывал добровольцев один с сумасшедшими искрами в глазах, физкультурный «шизик», явно уже не раз летавший с этой сосны.

– Коля, не надо!

Но, защёлкнув карабин в замке на груди, канадский бойскаут всё-таки полез на дерево. А пока он медленно переставлял руки-ноги на перекладинах, тренеры инструктировали группу страховщиков. Ну, это те четверо, которым предстояло держать страховочный фал и ловить Ника Стопкина. Инструктаж инструктажем, но никто из этих юристов цирковое училище не заканчивал и в шапито ковёрным рабочим не подрабатывал, иначе бы…

Иначе не кувыркался бы Коля все четырнадцать метров вместо обещанных пяти, не летели бы во все стороны из-под кроссовок страховщиков опавшие иголки и шишки, не слетали бы на хрен шляпки всяких сыроежек и маслят, необдуманно вылупившихся на пути неопытной четвёрки, отчаянно тормозившей пятками своих модных кроссовок!

Кто-нибудь видел, как тормозит перед чугунным тупичком четвёрка бобслеистов с отказавшими в бобе тормозами? Вот это как раз об этом, только с одним выпавшим на капот спортсменом в… шлеме на всякий случай!