Алик Затируха - Искатели сокровищ

– Какие молодцы! – поощрительно закивала головой Варвара Сергеевна. – А я и так знаю: Моня никогда не свяжется с дурной компанией. Никогда!

– Очень рад с вами познакомиться, Алексей! – Петр Иванович приподнял над столом свою рюмку.– И за Моню рад, что он с такими хорошими людьми дружит… Ну а мы с Варварой Сергеевной с вашего разрешения хлопнем по маленькой. За ваше и наше здоровье, за успех вашего дела!

– Вы уж, Алик, заходите, пожалуйста, к нам сюда почаще, – просила Варвара Сергеевна и гладила Моню по голове.

Узнав, что в экспедиции есть больной, она стала с таким жаром объяснять, как снять с него хворобу, что только от одного этого горячего участия дела у комиссара в тот же миг должны были пойти на поправку.

– …С потом все и выйдет. Вы только укройте его потеплее.

Захорошевший Петр Иванович откровенно высказал свое простое политическое кредо:

– У меня с этим так: я всегда против Сталина и всегда за евреев. С кем бы они ни воевали – с немцами, русскими или арабами.

Потом он отошел в свою комнату и вернулся с полной сумкой в руках.

– Так, в сумке, и несите. Я туда кое-что из своих стратегических запасов положил. Колбаска копченая, консервы, чаек индийский…

Как мы с Моней не отказывались, Петр Иванович ни стратегические запасы свои, ни даже сумки обратно не взял. А Варвара Сергеевна положила в нее еще и баночку клубничного варенья.

Грустны были при расставании чуть захмелевшие глаза стариков. Ненадолго даруется успокоение вином. Короток, хрупок покой в тесном мирке коммунальной квартиры. Вот и на закате дней жизнь в этом мирке обязывает к каждодневной борьбе. А здесь и редкие победы – это лишь отсрочки очередных поражений.

– До свидания, ребята! Удачи вам!

– Будьте, пожалуйста, здоровы и счастливы! – в свою очередь просили мы.

…Когда вышли на улицу, я оглянулся и стал подчеркнуто внимательно осматривать фасад дома.

– Тургеневских девушек в окошках высматриваешь? – спросил Моня. – Они в Уфологическом переулке в очереди за портвейном стоят.

Я как будто не слышал.

– Смотрю, где здесь в свое время будет расположен памятный знак о самом знаменитом жильце этого дома… Думаю, во-о-он между теми двумя окнами на первом этаже. Скромная мраморная доска, и на ней золотом будет написано: «Здесь жил…

– …Монька Рабинович. Жид и тунеядец».

– Ой, какой капризный! Не удалось ему человека сковородкой по голове огреть – он уже и обиделся на весь белый свет. Уродов беречь надо, а не сковородками бить. Ведь они у природы – штучный товар.

– Этот штучный товар на каждом шагу в глаза лезет!

– А что ты хочешь? Урод и должен быть хорошо виден. По определению. Чем он, бедняга, заметней и чем больше от него смердит, тем удачней получился он у матушки-природы.

– Матушка-природа могла бы и обойтись без таких удач. Кому они нужны?

– Да хоть бы и тебе. Для сравнения. Иначе ты проворонишь много человеческой красоты, которая будет рядом с тобой, – свободной рукой я обнял Моню за плечи. – Не отразишь ее в своих полотнах. Не станешь знаменитым. И не появится тогда здесь мемориальная доска с золотыми буковками: «Здесь жил и писал Красоту большой художник Земли русской – Моисей Абрамович Рабинович»… Не хандри! Что делать – бывают у Земли русской особо урожайные годы на таких уродов…

– На таких уродов у Земли русской вообще не бывает неурожайных годов!

– Опять двадцать пять! В «Большой советской энциклопедии» это обязательно будет отмечено: «…Но как все художественно одаренные натуры, Моисей Абрамович был подвержен приступам хандры и депрессии. В такие минуты он совершал нападки на исторические резолюции, компрометировал тургеневских девушек и с большой сковородкой в руках гонялся по Кисловско-Акварельному переулку за моральными уродами».

Всю обратную дорогу Моня вел себя в соответствии с примечаниями в «Большой советской энциклопедии». Пресекая эти хандрозно-депрессивные настроения во вверенном мне коллективе, я от уговоров перешел к драконовским мерам: пригрозил по возвращении на полянку имени ХXV съезда приказом по экспедиции лишить Моню ласковых комиссарских похлопываний по плечу, приветственного облизывания Партизаном и вечерней пайки сахара.

… – Мерзавцы! – сказал Вася о неграх Ваньке и Маньке.

Эх, как нахмурены лица всех действительных членов могучего ордена советских продавцов! Эх, и суров взращенный самым справедливым общественным строем работник прилавка. Везде он одинаково неулыбчив, какой участок торговли не поручи ему великая страна – ковры, селедку или самые распотешные игрушки. От Курил до Бреста, подходя к нему, покупатель втягивает голову в плечи, ожидая окрика: «Стой, кто идет!» Знает покупатель: неприятелем идет.

«Отторгни его!» – вот девиз, который регламентирует отношения членов ордена с обитателями пустого и никчемного мира по ту сторону прилавка. Поэтому первые, а чаще всего и последние профессиональные навыки, которыми овладевает каждый советский продавец, – это три стадии отторжения: «Нет», «Откуда я знаю?» и «Чего вы ко мне пристали!» Высший профессионализм – так ошпарить взглядом подходящего покупателя, чтобы тот повернул оглобли еще до первой стадия отторжения.

…Горький. В книжный магазин на улице Свердлова входит, опираясь на палку, пожилой мужчина. Взгляд его маленьких глаз очень недобр. Будто он заранее понимает, что уйдет отсюда несолоно хлебавши.

Заметив его, девушка-продавец сразу отвернулась так, как может отвернуться работник прилавка уже с каким-никаким опытом, – навсегда. Но старина не хотел замечать этих маневров.

– А сегодня книги Иосифа Виссарионовича Сталина у вас есть?

– И сегодня нет, – не поворачивая к нему головы, ответила барышня.

– А почему у вас никогда не бывает трудов товарища Сталина? – глаза ветеранушки наливались все большей злобой.

– Откуда я знаю?

Девушка стала так внимательно рассматривать свои ногти, будто впервые обнаружила их существование на своих пальцах, – что и рекомендует делать устав ордена продавцов во второй стадии отторжения.

Что ей труды товарища Сталина? Спроси у нее про труды товарищей Навуходоносора, Чингисхана или товарища Соловья-Разбойника, – и тогда даже малой искорки интереса не появится в ее глазах к этим трудам, к товарищам, их написавшим, и к покупателям, желающим их почитать.

– А кто должен знать? – набычился старик. – Пушкин, что ли?

– Чего вы ко мне пристали, гражданин! Я, что ли, книги печатаю?

– Позовите тогда вашего завмага!

– Она тоже их не печатает, – девушка пыталась самостоятельно отторгнуть назойливого старикашку.

– Позовите сейчас же завмага, я вам говорю! – пристукнул клюкой об пол старик.