Юрий Быков - Дар Калиостро. Повести и рассказы

Однако долго размышлять о предназначении российского чиновничества ему не пришлось. Провожатый – юркий человечек с пергаментной кожей на лысине – остановился у нужной двери. За ней была приемная. Провожатый передал Смагина величественной темноокой секретарше. Лениво оглядев его, дама указала на стул:

– Ждите.

Смагин прождал ровно пять минут, что показалось ему чрезвычайно вежливым со стороны того, кого звали Константином Львовичем. ("Константин Львович вас приглашает", – всколыхнулась грудью секретарша после сигнала из кабинета). Увы, на этом его положительные эмоции закончились.

Константин Львович Покачуев (фамилию Смагин узнал из таблички на двери кабинета) оказался высоким, поджарым молодым человеком. У него были холодные глаза, тонкие губы, а на лице стояла тень какой-то надменной улыбки.

– Присаживайтесь, господин Смагин. Собственно, не думаю, что разговор у нас будет длинным. Нам рекомендовали вас как одного из лучших отечественных портретистов, а поэтому мы решили предложить вам поработать над официальным портретом главы государства. Подчеркиваю – официальным. То есть тем, который вывешивается в государственных учреждениях и прочее, не мне вам объяснять. Ныне существующий портрет не совсем устраивает Президента… Надеюсь, вы понимаете, какая это для вас честь?

Смагин кивнул.

– Также думаю, вы понимаете, что говорить о каком-либо гонораре просто неприлично.

Он жестко посмотрел на Смагина.

– Костя, – неожиданно для себя самого сказал Смагин. – Не наглей…

Покачуев побледнел, и у него зло, по-лисьи заострилось лицо.

– Вы спятили, господин Смагин?

– Вовсе нет. Моя кандидатура одобрена Президентом. И что вы ему скажете после нашего общения? Мол, не договорились, потому что я решил не платить ему гонорара? Боюсь, он вас не поймет.

Смагину показалось, что выбранная им позиция неуязвима, и тем ошеломительней был ответ Покачуева:

– Подите вон! Мы не нуждаемся в ваших услугах!

"Как же я не сообразил, – спохватился Смагин, – ведь он может сослаться на то, что я заболел или уехал, или запил… Да на что угодно может сослаться…"

Смагин чувствовал сильную неприязнь к Покачуеву. Он отчетливо видел в нем человека жестокого и беспринципного. Ему вдруг показалось, что такие вот покачуевы здесь и правят бал…

Но насчет других – это только предположение, а конкретный Покачуев сидел напротив, и по его губам, выйдя из тени, гуляла презрительная улыбка.

– И вообще, господин художник, только что вы поставили крест на своем довольно благополучном будущем.

Смагин понял: в предстоящем сне он не будет смотреть в зеркало.

– А с чего вы взяли, что выйдет по-вашему? Не обольщайтесь, – сказал он вставая.

Дома было пусто – Лера на работе, а Нигелла… Смагин подошел к его комнате, толкнул дверь. Она открылась, и Смагина обдало запустением: паутина под потолком, на полу мусор, обои, отставшие от стен… Нигелла исчез, будто его никогда и не было.

В кармане забился мобильник.

– Леша! Лешенька! – услышал он радостный голос Зубаревой. – Ты просто супер! Мне сегодня позвонил один человек из Генеральной прокуратуры и сказал, что дель Рондо вычеркнул меня из своего списка! Как тебе удалось? Лешенька! Я твоя должница по гроб жизни!

– Оля, успокойся и послушай меня внимательно. Да, тебя не тронут, но ты должна будешь оставить все свои дела. Понимаешь? Все! Я обещал. Считай, что ты как работник вредного производства раньше срока вышла на пенсию.

– Уж лучше как балерина, – хихикнула Оля.

– Не возражаю.

– Леш, но перед тем, как я отправлюсь на пенсию, давай одно доброе дело сделаем…

– Это какое же?

– А что, если поучаствовать в судьбе еще кого-нибудь из того списка? Ну, Свистунова, например. Не за «спасибо», конечно. Представляешь, как можно заработать!

– Зубарева! – взвыл Смагин. – Ты неисправима! Ты даже не слушала меня!

– Лешечка, я тебя слушала. Не хочешь, ну и не надо. Ты только хорошенько подумай…

– Все, Зубарева! – перебил ее Смагин. – Или ты тихо проживаешь свои богатства, а их у тебя еще и внукам хватит, или… или пеняй на себя!

Смагин нажал на кнопку отбоя.

Ночью, во сне, он общался с Покачуевым, и это был совершенно другой человек. Смагин, конечно, не рассчитывал увидеть Покачуева таким же, как на Старой площади – холодным и надменным.

И все-таки…

Человек, с которым он общался теперь, был скромен, учтив, и во взгляде его сквозило искреннее уважение к собеседнику. Смагину – президенту вспомнилось даже известное изречение "Без лести предан". Однако он сразу осекся, сознавая, что этот девиз с дворянского герба никакого отношения к искусному лицедею Покачуеву не имеет.

Смагин спросил:

– Отчего это вы – руководитель столь высокого ранга! – лично озаботились моим портретом? Вам не хватает подчиненных?

– Поскольку речь идет о написании не просто вашего портрета, а официального портрета главы государства, я посчитал, что мой долг взять руководство в этом важнейшем деле на себя.

– Ну, и каковы успехи?

– Видите ли… художник Смагин отказался работать.

– Почему?

– Его не устроил гонорар.

Смагин пристально посмотрел на Покачуева. У того было невозмутимое лицо.

– А я имею сведения, будто вы вообще не предложили ему гонорара… Кстати, не пойму, по какой причине? Неужто вы опустились бы до того, чтобы прикарманить его деньги? (А чем черт не шутит?! – промелькнуло у Смагина в голове.) Во всяком случае, вы обманули меня, Константин Львович!

Покачуев побледнел. В глубине его глаз замерцал страх. Но он устоял, не дал ему себя одолеть.

– Я и в самом деле гонорар не предлагал, – сознался Покачуев. – И, поверьте, глубоко сожалею о том, что вынужден был сказать вам неправду. Именно вынужден. Чтобы объяснить почему, позвольте начать с примера. Выдающийся художник Бродский, писавший Ленина, или другой мастер – Налбандян, создавший не один портрет Сталина, думаю, вряд ли требовали вознаграждения за свои работы. И не потому, что деньги им были не нужны, а потому, что относились они к этим выдающимся личностям с огромным уважением. Они, как и весь народ, любили их, а деньги… Деньги всегда унижают высокие чувства. Но ведь и наш народ любит вас ничуть не меньше! И Смагин как частица этого народа должен был бы оскорбиться, заговори я с ним о деньгах… Так я думал, а потому и не предложил никакого гонорара. Однако я ошибался. Первым делом господин Смагин потребовал денег… Есть в русском языке слово такое – отщепенец. Очень выразительное, хоть и затертое советской пропагандой. К Смагину оно подходит наилучшим образом. Как видите, говорить об истинных причинах отказа Смагина – досадно. И стыдно. Не за себя – за него! Я потому и решился на неправду, чтобы не огорчать вас. Мы найдем другого, по-настоящему достойного художника…