Наталия Рай - Вера

Все следующие приходы Выдры оказывались безрезультатными: старший библиотекарь предлагала книгу оставить в коробке утерянных книг, а тот, кому она была выдана, сам за ней явится. Или библиотекари проверят формуляры в свободное время. Если оно у них будет. Потому что, видите же, очередь читателей стоит уже добрых полчаса… А у них ведь распорядок и если детям придётся уйти без книг…

Поняв, что ей объявили партизанскую войну, Выдра библиотекарей оставила в покое. Начала оставлять книги у себя, рассчитывая на то, что тот, кто эту книгу в библиотеке брал, придёт кланяться ей в ножки и просить вернуть книгу. Однако она ошиблась: не явился ни один человек. И хотя срок возврата был максимально в неделю, библиотекари временно отложили свою требовательность. Поскольку настаивать на соблюдении сроков возврата означало автоматический переход на сторону тирана. Так что с книгами не вышло.

Но на этом Выдра не успокоилась.

По субботам и воскресениям в актовом зале крутили кино: до ужина – для младших, а после него – для старших, от пятиклассников и выше. Все детдомовцы являлись туда как штык. Понятно, что и Вера кино не пропускала.

В эту субботу произошло неожиданное. Не успел кинофильм дойти до самых эффектных сцен, как в зале зажёгся свет. Фильм, понятно, остановился.

– Григорьева, выйди из зала, – визгливо проорала Выдра. – Ты лишена кино до конца учебного года.

– За что? – это спросила не Вера, а кто-то из задних рядов.

– Она знает!

– Не пошла в стукачи?

Выдра озверела:

– Фильм закончен. Для всех! Возвращайтесь все по своим местам, в классы или в спальни!

Честно говоря, Вера была сильно удивлена: о том разговоре с Выдрой она никому не рассказывала. Даже дяде Мите. Откуда народ узнал – сие тайна великая есть. Скорее всего, просто случайно услышали, поскольку Верино место для чтения помещалось в холле спального корпуса и было видимо и слышимо всеми присутствующими и проходящими мимо. Выдра же не позаботилась о громкости своего голоса.

Катя что-то мялась, не решаясь сообщить Вере какое-то известие, явно очень неприятное.

– Ну, говори, не тяни!

Что-то очень серьёзное произошло, поскольку Катя, выпаливавшая в Веру все новости, узнанные за тот час, который они не виделись, молчала. И не просто молчала, а с опущенной головой.

– Что случилось?

Катя только мотнула головой: пойдём, мол.

Вера, механически сунув книгу в специально для них пришитый большой карман, пошла. Никогда раньше, кроме самых глобальных катастроф, Катя Веру от чтения не отрывала больше чем на пять минут. Выпаливала новости и опять убегала: она была девочка компанейская и большая балаболка: где бы не собрались компания, там в центре непременно была Катя.

Нина была в детдоме личностью известной. Практически даже более известной, чем директор Ростислав Романович, которому народ присвоил сокращённое имечко РОР.

Нину обуяла идея найти мать. Или любого родственника, который рассказал бы ей о родителях. Она даже не подозревала, что мать её, что называется, принесла в подоле в неполных семнадцать, а потому и бросила прямо в роддоме. Правда, это не избавило несостоявшуюся родительницу от того, что отец с матерью в один голос навеки изгнали её из дома и велели навсегда о них забыть. Поэтому имя своё Нина получила не от матери, а от медсестры, которая выписывала на неё документы для отправки в Дом малютки: имя медсестра младенцу дала своё, фамилию – по дню выписки документов. А впоследствии, достигнув определённого возраста, Нина была отправлена из Дома малютки уже в детдом.

Всё, что доступно предпринять для розыска человека ребёнку тринадцати лет, у которого нет денег даже на конверт с маркой, Нина предприняла.

Начала она, естественно, с директора детдома. Явившись к РОРу в кабинет, она огорошила его настоятельной просьбой сообщить ей данные о матери и обо всех других родственниках, если такие сведения в её деле имеются.

РОР своих подопечных любил, а потому чуть не открыл папку и чуть данные не сообщил. Но вовремя спохватился и отправил Нину восвояси, предварительно расспросив её о том, зачем ей такие сведения. И долго казнил себя за то, что чуть не выболтал Нинке настоящую фамилию матери, но потом вынужден был солгать, что у матери – такая же, как у неё самой. Была, по крайней мере, раньше. Хотя, на самом деле, фамилия была совсем другая, но и изначальную, девичью, она давно сменила в связи с замужеством.

В тот же день директор написал подробное письмо о намерениях Нины, которое отправил на адрес, где, если верить данным папки, жила мать Нины. Ответ пришёл практически мгновенно.

«Никогда! – потребовала мать Нины, – не сообщайте ей обо мне никаких сведений! У меня семья, дети, хорошо отлаженная жизнь и Нина, от которой я сразу отказалась, раз и навсегда, меня совершенно не интересует. Если она узнает обо мне хоть что-нибудь, я подам на Вас в суд!».

В итоге Ростислав Романович папку с делом Нины упрятал на самое дно секретного отделения сейфа, ключ от которого был только у него. И не просто упрятал, а запечатал в конверт, на котором написал страшные слова: «вскрывать только по разрешению ФСБ». Понятно, что эти слова он написал для потенциального взломщика, если тот какими-то неведомыми путями окажется в детдоме и, тем более, взломает сейф. Точнее, слова эти предназначались именно тому, кто случайно получит доступ к содержимому сейфа. А для того, кто когда-нибудь сменит его на директорском посту – своего будущего преемника – директор приготовил краткую, но убедительную речь. И был готов показать письмо Нинкиной матери. Так что и преемник продолжил бы хранить этот недобрый секрет вполне добровольно.

После первого, неожиданного, провала Нина изобрела другой метод. Поскольку детдом располагался в довольно крупном городке с весьма оживлённым транспортом, она взяла за привычку ходить на автобусный и железнодорожный вокзалы и раздавать всем путешествующим бумажки со своим адресом. И на словах просила проверить, не живёт ли в их городе, селе, деревне или посёлке женщина с такой-то фамилией и таким-то именем (они тоже были на этой бумажке записаны). Хотя имя Нинка называла своё, полагая, что мать носит такое же. Отчества матери Нина не знала. А если живёт, то, просила Нина, пусть ей напишут: она хочет найти мать, которая её, Нину, потеряла.

Люди вдумчиво кивали, обещали обязательно написать, некоторые действительно присылали письма с сообщением, что таковая не проживает, а если писали, что проживает, то по возрасту в матери Нине никак не подходит.

Но Нина, попавшая в детдом в возрасте четырёх лет, была уверена, что помнит, как назывался посёлок, в котором она жила до детдома. Она это действительно помнила, но только в посёлке том находился как раз Дом малютки, а не материнский дом.